Туман - [17]
– Замолчи, замолчи, не говори глупостей.
– Познание, Эрмелинда…
Раздался звонок.
– Это она! – таинственным тоном воскликнул дядюшка.
Аугусто показалось, что огненная волна, поднявшись с полу, прошла сквозь все его существо и унеслась куда-то ввысь. Сердце заколотилось в груди.
Послышался стук открываемой двери, а затем шаги – быстрые, ровные, ритмичные. И Аугусто с удивлением почувствовал, что к нему вернулось спокойствие.
– Я позову ее, – сказал дон Фермин, приподымаясь.
– Ни в коем случае! – воскликнула донья Эрмелинда и позвонила.
Появилась служанка.
– Скажите сеньорите Эухении, чтобы она зашла к нам.
Затем последовало молчание. Все трое молчали, как заговорщики. Аугусто говорил про себя: «Смогу ли я выдержать? Ведь когда ее глаза заполнят проем двери, я покраснею, как мак, или побелею, как лилия. Вдруг у меня разорвется сердце?»
Послышался шорох, будто вспорхнула голубка, легкое, отрывистое «ах!», и глаза Эухении на лице, сияющем свежестью жизни, глаза, венчавшие ее тело, которое словно не отягощало землю, вспыхнули, подобно новому, таинственному духовному свету. Аугусто сразу же почувствовал покой, безмерный покой, словно он врос в кресло, как растение, забывшее себя, растворившееся в таинственном духовном свете, который излучали эти глаза. Только услышав, как донья Эрмелинда сказала племяннице: «Это наш друг, дон Аугусто Перес…» – он пришел в себя и поднялся, стараясь улыбаться.
– Это наш друг, дон Аугусто Перес, он желает познакомиться с тобой.
– Это вы принесли канарейку? – спросила Эухения.
– Да, я, сеньорита, – ответил Аугусто, подходя к ней и протягивая руку. Промелькнула мысль: «Она обожжет меня своей рукой!»
Но ничего такого не случилось. Холодная белая рука, холодная, как снег, и белая, как снег, прикоснулась к его руке. И Аугусто ощутил, как по всему его существу разлился мир.
Эухения присела.
– Этот господин… – начала пианистка.
«Этот господин… этот господин… – подумал мгновенно Аугусто, – этот господин! Называет меня «господин»! Плохой знак!»
– Этот господин, деточка, по счастливой случайности…
– Да, из-за канарейки.
– Пути провидения неисповедимы, – произнес анархист.
– Этот господин, – продолжала тетка, – познакомился с нами по счастливой случайности, и оказалось, что он сын одной дамы, которую я знала и очень уважала, так вот, этот господин стал другом нашего дома и желает познакомиться с тобой, Эухения.
– И выразить вам свое восхищение, – добавил Аугусто.
– Восхищение? – воскликнула Эухения.
– Да, я восхищаюсь вами как пианисткой!
– Ну, к чему это!
– Я знаю, сеньорита, как велика ваша любовь к искусству.
– К искусству? Вы имеете в виду музыку?
– Конечно!
– Ну, так вас обманули, дон Аугусто!
«Дон Аугусто, дон Аугусто! – подумал он. – Дон!.. Какое зловещее предзнаменование в этом слове «дон»! Почти так же плохо, как „господин"». И затем сказал вслух:
– Разве вам не нравится музыка?
– Ни капельки, уверяю вас.
«Лидувина права, – подумал Аугусто, – после замужества, если муж будет ее содержать, она даже не дотронется до клавиш». И затем вслух:
– Видите ли, все говорят, что вы отличная учительница…
– Просто я стараюсь как можно лучше выполнять свои обязанности, мне ведь приходится зарабатывать себе на жизнь.
– Кто говорит, что ты должна зарабатывать на жизнь?… – начал дон Фермин.
– Хорошо, хватит об этом, – перебила тетка, – сеньор Аугусто уже все это знает.
– Все? Что все? – жестко спросила Эухения, делая легкое движение, чтобы подняться.
– Ну, насчет долга.
– Как? – воскликнула племянница, вскочив на ноги. – Что все это значит? Чем вызван ваш визит?
– Я тебе уже говорила, племянница, этот господин желает познакомиться с тобой. И не волнуйся так, пожалуйста.
– Но есть вещи…
– Простите вашу тетушку, сеньорита, – взмолился Аугусто, поднимаясь в свою очередь со стула (одновременно дядя и тетя сделали то же самое), – поверьте, я только хотел познакомиться… Что же касается долга по закладной, вашего самопожертвования и трудолюбия, то я ничего не предпринимал, чтобы узнать от вашей тетушки столь интересные подробности, я…
– Да, вы только принесли сюда канарейку через несколько дней после того, как послали мне письмо.
– Правда, я этого не отрицаю.
– Так вот, сеньор, я отвечу на ваше письмо, когда захочу и когда никто не будет меня к этому принуждать. А сейчас мне лучше уйти…
– Прекрасно, великолепно! – воскликнул дои Фермин. – Вот прямота и свобода! Вот женщина будущего! Таких женщин надо завоевать силой, друг Перес, силой!
– Сеньорита! – умоляюще произнес Аугусто, подходя ближе.
– Вы правы, помиримся, – сказала Эухения играла ему на прощанье руку, такую же белую и холодную, как раньше – как снег.
Когда она повернулась к нему спиной и ее глаза, источники таинственного духовного света, исчезли, Аугусто почувствовал, что огненная волна снова прошла по его телу; сердце тревожно стучало в груди, а голова, казалось, вот-вот лопнет.
– Вам дурно? – спросил дон Фермин.
– Что за девчонка, боже мой, что за девчонка! – воскликнула донья Эрмелинда.
