Туман на мосту Тольбиак - [18]

– Подбирай свои титьки и вали отсюда! – объявил я с элегантностью придворного эпохи Регентства.– И не вздумай больше попадаться мне на дороге! Если бы я захотел, я мог бы отволочь тебя в легавку за это кнутобойство… (Вот уж чего бы я не стал делать.) Но, видно, у нас с тобой есть нечто общее. Я не люблю легавых. (Особенно не по нраву в них мне было то, что они любят задавать вопросы.) Так что вали отсюда.

Она пробурчала что-то неразборчивое, скуля от боли в глазу и продолжая тереть его рукой, хотя облегчения ей это не приносило. Второй рукой она стала на ощупь искать кнут. И тут я щелкнул им. Она подпрыгнула, словно я ее хлестнул.

– Я оставлю его себе на добрую память,– объявил я.– Давай сыпься!

Тяжелым, неуверенным шагом она наугад направилась к люку. Я и не подумал поспешить ей на помощь. Если бы, спускаясь по лестнице, она свалилась, я был бы только рад. Но она благополучно добралась до низа. Одарив нас несколькими сверхплановыми, но достаточно незаурядными ругательствами, мегера растворилась в ночи.

Я спустился следом, чтобы убедиться, что она действительно отвалила. Убедившись, захлопнул дверь, которую эта ведьма оставила распахнутой, и задвинул защелку во избежание любых враждебных вторжений. Я не сожалел о том, что сделал, но в особом восторге от одержанной победы не был. Эта вонючка, должно быть, является ярким цветочком какой-нибудь мстительной цыганской шайки, и, вероятно, теперь надо ждать ягодок, то есть очень скоро они скопом навалятся на меня. Я вытащил пушку, проверил ее готовность к работе, сунул в боковой карман, чтобы дотянуться до нее было легче, чем в прошлый раз, и вернулся наверх.

Когда-то тут был чердак, а сейчас вполне приемлемое жилье. Белита очень славно все тут устроила. Пол, вымытый жавелевой водой, сверкал чистотою. Вся обстановка состояла в основном из буфета некрашеного дерева и низкой кровати, возможно и жесткой, но аккуратно застеленной клетчатым кретоном. В углу примитивный платяной шкаф. В другом – кухонная утварь, кувшин и пластиковый таз. И никаких грязных тарелок или сомнительной чистоты стаканов. На буфете рядом с вазой с цветами, которые начали уже опускать долу носы, рекламная пепельница, а в ней два стоящих в боевой позиции окурка. На стене зеркало, купленное в магазине стандартных цен. От маленькой печурки лучилось приятное тепло, а всю эту совокупность освещала сильная лампа витого бра. Ни пылинки. Бедно, но опрятно.

– Вот так,– сказал я Белите.

Она сидела на кровати. Туалет свой она не привела в порядок. Ее грудь с наивным бесстыдством была открыта взгляду. Белита Моралес вздохнула и, видимо, привычным для нее движением тряхнула копной волос, серьги-кольца зазвенели; она подняла на меня глаза и произнесла своим чувственным голосом:

– Спасибо. Но, право, не стоило…

– Я ни о чем не жалею,– объявил я.– За исключением, может быть, табака. Никогда нельзя опускаться до уровня подлеца и действовать так же подло, как он. Надо попытаться одержать над ним верх честно. Полагаю, Абель Бенуа научил вас этому?

– Да.

– О нем мы поговорим чуть позже. Скажите, вы не стали меня дожидаться?

– Я увидела, что приехали легавые.

– Я так и подумал. Хорошо. А сейчас вам бы надо заняться этим.

Я кивком указал на ее грудь и подошел, чтобы взглянуть, в каком она состоянии. Ссадины выглядели весьма впечатляюще, но оказались не такими страшными, как я предполагал. Впрочем, это ничуть не уменьшало самого факта жестокости обращения с ней. Цыганочку вдруг передернуло дрожью.

– Да… я сейчас займусь…– пробормотала она.

– Думаю, можно будет обойтись компрессами,– заметил я.

– Да.

Я резко повернулся к ней спиной, подошел к окну и выглянул на улицу. Туман сгустился. Он укутал весь этот унылый переулок своею предательской ватой. Я вытащил трубку и стал набивать ее. Пальцы у меня дрожали, чувствовал я себя прескверно. Наверно, потому что отвратный запах цветов, гниющих внизу, ощущался и здесь. За спиной у меня возилась Белита. Я слышал, как она открывает буфет, двигает кастрюли. Я раскурил трубку.

– А что это там за цветы? – поинтересовался я.

– Я их продаю.

– Такие? Не знаю, как это вам удается.

– Да нет, они так и лежат после несчастья с Бенуа.

– И вы держите их, чтобы сварить варенье?

– Ой, теперь, наверно, можно их выбросить.

– Да, я тоже так думаю.

Я спустился по лестнице, подхватил корзину, коробки и с какой-то даже яростью вышвырнул всю эту гниль во двор.

– Вот так! – вторично произнес я, вернувшись к Белите.

Она переоделась в блузку с короткими рукавами и очень скромным вырезом.

– Так-то лучше,– заметил я.– А как вы?

– Ничего. Вы очень любезны.

Я сел на кровать и протянул ей левую руку ладонью вверх.

– Проверьте, так ли это.

Она чуть отодвинулась и сказала:

– Я не знаю этих фокусов.

– А я знаю.

Я взял ее руку.

– Тот, кого вы зовете своим приемным отцом, Абель Бенуа, жил достаточно долго рядом с вами, чтобы избавить вас от многих предрассудков, особенно присущих вашему племени. Он увел вас из него. Сделал из вас свободного человека… в той мере, в какой вообще существует свобода. Это весьма похвально, но одновременно он убил романтичность. Из-за него вы разучились предсказывать будущее.