Туман и дракон. Книга первая - [66]

– А о чем же еще? – искренне удивился Ксаверий. Арни только рукой махнул.

– Ладно, – снова зевнул Ксаверий, выключая настольную лампу. – Пошли.

И два друга покинули лабораторию.

…Сэмюэль Мазерс обернулся и ахнул: в открытой шкатулке, прямо на его драгоценных пентаклях, сидела толстая серая крыса. Мало того – она не просто сидела, он эти самые пентакли грызла, причем с явным удовольствием.

– Пошла вон! – закричал Мазерс в ужасе. Крыса только посмотрела на него черными бусинками, не прекращая свое занятие. Мазерс подскочил к столу, схватил толстенный том святого Августина. И шарахнул по крысе. В последний момент безобразница успела как-то увернуться. Мазерс дрожащими руками схватил пентакль. Его худшие страхи оправдались: пергамент был изгрызен, почти треть пентакля пропала. Мазерс схватился за сердце. Ему вдруг стало нехорошо. Он на секунду прикрыл глаза… а когда открыл, на том же месте снова восседало хвостатое животное и закусывало его артефактами. Правда, крыса была вроде другая, более тощенькая и мелкая.

– Ах, ты тварь! – издал председатель Золотой Зари вопль, полный отчаянья, и снова схватился за блаженного Августина. Однако сему достойному философу явно было не под силу справиться с ситуацией: по полу бегало уже штуки четыре отборных крыс. До Мазерса, наконец, дошло. Магический принцип «содеянное возвращается» (в основном, трижды) работал. Крысы пришли от тех, кому были посланы в наказание; и теперь они на его же глазах уничтожали самое драгоценное – пентакли.

Мазерс отшвырнул заверещавшую крысу и со стуком захлопнул ларец. Его лицо было белее мела. Он схватился за веревку колокольчика и принялся бешено ее трясти.

– Чарльз! – закричал он. – Чарльз!

На зов явился верный Чарльз, служивший главе Золотой Зари уже несколько лет – солидный, монументальный, как памятник Нельсону.

– Да, сэр, – отозвался он.

– Чарльз, немедленно поезжай к мистеру Нолансу! Скажи, что я срочно вызываю его, сейчас же! И пусть свяжется с остальными – он знает, с кем.

Голос Мазерса дрожал от гнева и огорчения.

– Э… хорошо, сэр. А с этими что? – Чарльз указал пальцем на крыс. – Кстати, я пока шел, еще несколько штук видел. Тут, полагаю, надо котов принести – два-три, не меньше.

– Черт, котами мы не отделаемся, – проворчал Мазерс, отвешивая пинка подошедшей слишком близко к нему крысе. Ее товарка уже лезла на портьеру, еще парочка – снова на стол.

– Иди, же Чарльз, быстрее! Мне нужен мистер Нолан! – воззвал в отчаяньи Мазерс.

Чарльз, поклонившись, исчез за дверью. Мазерс смахнул со стола залезшего туда наглого грызуна и рухнул в кресло. Под ним что-то противно запищало – очередная крыса, на которую он с размаху приземлился.

Мазерс выругался так, как не ругался со студенческих лет.

Да здравствует Дракула!

И вот настал роковой вечер в театре «Лицеум». Зал был заполнен менее, чем на треть. «Вампиром» заинтересовались немногие – друзья и родственники занятых в постановке актеров, и просто случайные праздношатающиеся, прочитавшие скромную афишку возле «Лицеума».

Над залом перепархивало ожидание. Сливающимися звуками шагов. Шелестением программок. Вскриками музыкальных инструментов из оркестровой ямы. Приглушёнными голосами:

– А где Ирвинг?

– Носится где-то за кулисами. Занят по горло.

– И зачем ему только всё это нужно?

– Ну же, будем снисходительны!

– Молодой автор?

– Скорее начинающий.

– Где? Где?

– Да вон, слева от столба.

Начинающий автор мрачно прислушивался, мечтая слиться со столбом. Стокер окончательно извёлся на протяжении предшествующих суток. Его бросало то в жар, то в холод, то в самоуничижение, то в манию величия. То и дело ему казалось, что пьеса прославит его на всю Великобританию, после чего его немедленно придут убивать два зловещих знакомца, и он впадал в отчаяние; следом за тем ему представлялось, что пьеса провалится, отчего он впадал в отчаяние ещё большее. К тому моменту, когда он опустил свои ирландские ягодицы в мягкое театральное кресло, он чувствовал себя, точно боязливая леди перед первыми родами. Сколько раз этот миг рисовался пламенному писательскому воображению! И что же: как раз когда его герои вот-вот задвигаются и заговорят перед публикой, когда мечты вот-вот осуществятся, он едва удерживался от того, чтобы побежать за кулисы в поисках Ирвинга и, найдя, броситься ему в ноги, умоляя всё отменить.

«Это провал», – мысленно произнёс Стокер, закрыв глаза в черноту.

Провал ещё не случился, но, вспоминая репетицию, автор всё сильнее и сильнее уверялся, что до него недалеко. Мысли перескакивали от толстухи в кисейной занавеске к субъекту с бровями-гусеницами и бесстыдно набеленным лицом.

«Где была моя голова? Зачем я дал согласие на этот фарс?»

Теперь Стокеру казалось, что вампир и лжепрофессор невольно готовы были оказать ему благодеяние. Лучше было не вызывать из пепла строк, которым надлежало быть утраченными навсегда! По крайней мере, он сохранил бы иллюзию того, что создал нечто великое. Но – увидеть крах собственных сокровеннейших замыслов, убедиться, что он – бездарность, как о нём отзывались Уайльд, Йейтс и этот, как его… в общем, много их было… Сыщется ли в мире более жестокая участь?