Тучи на рассвете - [21]

— Проходи, проходи! — раздраженно отмахнулся от него Сен Дин. — Не дадут человеку спокойно поесть.

Из-за стойки выбежал хозяин и вытолкал нищего.

И все же Сен Дину было не по себе. На дне миски оставалось немного кимчи, отдать бы ее этому, в лохмотьях. Но он отогнал эту мысль: пусть работает, а не шляется по харчевням.

Ему жаль было денег — снова ни одной пхуны…[9] Он вытер губы и осмотрелся. К нему поспешил хозяин и вопросительно уставился на него.

— А не могу я получить еще порцию кимчи?

— Можно! Где деньги?

Сен Дин жалобно посмотрел на него.

— Но ведь вы сказали, что кимчи бесплатно…

— Фью-ю, — засвистел толстяк, — за твои несколько чжен я и так слишком много дал тебе! Освобождай место для других. — И он направился к своей стойке.

Сен Дин поднялся и вышел из харчевни. Темнело.

Хижина близ гробницы

Почти в конце главной улицы Пхеньяна, Минбонри, у трамвайной остановки ответвляется в сторону узкая асфальтированная дорога. Она поднимается вверх и вьется среди деревьев, кустарников и высокой травы по склону горы Моранбон.

Если стоять у трамвайной остановки, дороги почти не видно. Лишь кое-где мелькнет среди зелени асфальтовая змейка и снова спрячется. И только древние пагоды, арки, храмы, разбросанные на сопках, да гробницы короля Кы Дза гордо возвышаются над зеленым массивом.

Асфальтированная дорога поднимается на самую большую вершину горы, огибает ее у древней арки и извилистой лентой падает к песчаному берегу широкой Тэдонган.

Гора Моранбон утопает в зелени. И только с восточной стороны, обращенной к окраине города и омываемой зелеными водами реки, нет растительности. Каменные глыбы громоздятся стеной от водной глади до самых вершин.

Хижина Ван Гуна вблизи гробницы, скрытая выступом скалы и густым кустарником, не раздражает глаз приезжающих на пикники японцев: ее не видно. Да и к самой гробнице они давно утратили интерес. Много веков здесь хранились драгоценности династии Кы Дза, но потом генерал-губернатор Хазегава увез их в Токио и спрятал в надежном месте, чтобы не украли корейцы.

Теперь под темные своды склепов никто не заглядывает. Деревянные балки стали черными и окаменели. Японцы не любят этого мрачного места. Но Ван Гун здесь бывает часто: его хижина рядом. Со своего порога ему видно далеко вокруг. Он и должен видеть все, что делается на горе Моранбон, потому что он сторож. Правда, по профессии Ван Гун наборщик, но вот уже семь лет, как он не работает по специальности.

Ван Гун часто вспоминает наборный цех, где прошли его юные годы. Стены высокой комнаты разграфлены тонкими дощечками, как тетрадь в клетку. В них двадцать тысяч ячеек с иероглифами. Много лет обучался Ван Гун наборному делу. И когда он уже с закрытыми глазами мог определить, в какой из двадцати тысяч ячеек лежит нужный знак, его уволили.

— За что вы меня выгоняете? — спросил он хозяина типографии. — Ведь у меня еще крепкие ноги и руки, и, составляя фразы, никто так быстро не бегает по лестницам за иероглифами, то взбираясь к самому потолку, то опускаясь к самому полу.

Хозяин очень удивился этим словам.

— Все бедняки такие глупые, — развел он руками. — Ведь ты уже закончил двенадцатилетнее обучение и стал наборщиком. Зачем же мне платить тебе лишнее, если у меня есть сколько угодно учеников, бегающих так же проворно, как ты?

На прощание хозяин дал Ван Гуну добрый совет:

— Иди в другую типографию и скажи, что ты ученик. Тогда тебе легче будет устроиться.

Ван Гун долго искал работу, и наконец его взяли в маленькую типографию, где набор производился не только иероглифами, но и буквами. Здесь было легко работать, потому что в, алфавите всего двадцать четыре буквы. Но работы было очень мало: ни газет, ни журналов, ни торговых счетов на корейском языке не печатали. Хозяин пробавлялся случайными заказами, пока не разорился.

Теперь Ван Гун — сторож на горе Моранбон. Конечно, ему хотелось бы работать в типографии, но он очень дорожит и новым местом. За небольшую плату ему предоставили хижину, и один раз в день его бесплатно кормят на кухне летнего ресторанчика, который он тоже охраняет. Ван Гун аккуратно вносит квартирные деньги, аккуратно выполняет свои обязанности.

Сегодня Ван Гун, как обычно, обходит свой участок. Он идет чуть-чуть сутулясь, с непокрытой головой, подставляя ветру свои густые седеющие волосы. В руках толстая каштановая палка, на которую он почти не опирается. Он привык много ходить, и ноги у него крепкие, мускулистые.

У Ван Гуна зоркий взгляд, и видит он далеко. Но не всматривается в даль, не прикрывает рукой глаза от солнца. Может показаться, будто он ни за чем и не наблюдает, а только бесцельно бродит по сопкам.

Ван Гун медленно идет мимо буддийского храма, мимо арок, пагод и гротов, заглядывает в беседки. Каждое из этих сооружений воздвигнуто в честь исторических событий. Здесь, у подножия Моранбон, несколько тысяч лет назад зародился Пхеньян — столица государства Когурё, одного из трех государств, возникших когда-то на Корейском полуострове. Здесь началась история корейского народа.

На горе Моранбон корейский народ издревле отмечал свои победы над врагами, воздвигая памятники в знак этих побед. И каждый из них хорошо знаком Ван Гуну.