Тучи на рассвете - [153]

Поймав на себе их взгляды, Мен Хи в ужасе поняла, что они задумали. Она сумела сдержать готовый вырваться крик: зажмут рот, и никто не услышит. И не убежать: они шли рядом, по обе стороны от нее.

Будто по сигналу, американцы замедлили шаг, озираясь по сторонам. Машинально обвела взглядом вокруг и Мен Хи. Нигде ни души.

— Подожди здесь! — приказал Лэддер Дику и подтолкнул Мен Хи в сторону оврага.

— Нет, ты подожди! — запальчиво крикнул Дик.

— Ну, тогда жребий.

Господи, да что же это? Мен Хи видела, как взлетела монета, слышала радостный крик одного и ругань второго. Что они задумали? Что же делать?

— Иди! — подтолкнул ее Дик. Она пошла.

— Побыстрее там, — бросил вдогонку Лэддер.

Спустились в овраг. Пригнувшись, крался за ними Лэддер. Она остановилась первой. Осмотрелась, зло сказала:

— Отвернись!

— Что еще за капризы, — схватил ее Дик.

Она вырвалась, закричала:

— Отвернись, гадина!

Ругаясь и что-то бормоча, он немного повернул голову. Этого было достаточно. Мен Хи быстро схватила примеченный раньше камень и, ударив американца по голове, бросилась вдоль оврага.

Лэддер, лежа на краю оврага, все видел. В несколько прыжков он настиг Мен Хи, сбил ее с ног.

— Помоги! — стонал Дик.

— Потерпи, старина, моя очередь! — радостно кричал Лэддер.

Мен Хи отбивалась и как безумная кусала его руки, а он бил ее по лицу, рвал блузку. Мен Хи не защищалась от ударов, только вырывалась, пока он не схватил ее за горло. Уже поплыли перед глазами черные круги, уже никакого спасения не было, но из последних сил она старалась оторвать эти страшные руки, клещами вцепившиеся в горло. И, понимая, что Мен Хи уже не может сопротивляться, он разжал свои клешни и хотел стряхнуть с них почти безжизненные руки Мен Хи, но именно в эту долю секунды она успела схватить его палец, точно судорогой сжался кулак, и она рванула этот палец вверх. Раздался хруст, и, завизжав от боли, он вскочил, выхватил пистолет-автомат и выпустил в нее все четырнадцать зарядов. Пули вонзились в грудь и в голову.

Зажав руку, бежал к шоссе Лэддер.

В овраге лежало бездыханное, окровавленное тело Мен Хи.

Новый передел

Крестьяне Змеиного Хвоста делили землю Ли Ду Хана. Член крестьянского комитета Пак Собан ходил по участкам и еще раз все обмерял, чтобы не было ошибки. Представители Народного комитета часто к нему обращались, потому что он хорошо знал все помещичьи угодья. Он помогал не только в своей деревне, но и в двух соседних, и тоже мерил землю: отдельно поливную и отдельно суходольную.

А потом каждого крестьянина вызывали в бывший помещичий дом. Здесь теперь школа, и днем учатся дети, а вечером — смешно сказать! — вечером учатся взрослые, старики и даже женщины. Сначала думали, никто не придет на вечерние уроки, но настало такое время, что многим захотелось научиться читать.

Каждый день в деревню приносили газеты. Крестьяне шли в соседнее селение, где был грамотный человек, и он читал им вслух. Но к нему приходили и из других деревень; вокруг его дома всегда толпился народ, хоть и неудобно заставлять человека с утра до вечера читать.

— В тот день, когда крестьян стали вызывать в дом Ли Ду Хана, занятий в школе не было. Представитель Народного комитета вручал каждому бумагу, в которой значилось, какой участок земли передается этому крестьянину. И у кого было больше детей, тем давали больше земли. И все говорили, что это справедливо.

Пак Собан сидел рядом с представителем Народного комитета и видел, что земля и инвентарь распределяются правильно. Очередь на рабочий скот так установлена, что каждый успеет вовремя обработать свой участок.

А вечером, когда все уже было закончено, Пак Собану тоже вручили бумагу, где было написано, что ему принадлежит. Он поклонился представителю Народного комитета и, держа в руках бумагу, вышел из дома Ли Ду Хана. Он пришел в свою хижину и плотно задвинул за собой дверь.

Новые чувства и мысли охватили Пака. Молча сел он на циновку, поджав под себя ноги, и сидел в оцепенении, не в силах двинуться, не в силах осознать, что произошло. Потом поднялся, снял с себя рубище, достал из ниши в стене новую одежду, подаренную сыном, накинул на плечи халат и начал молиться.

Долго клал земные поклоны Пак Собан. Всю свою, жизнь — горе и мечты о счастье, смятение души и великие надежды вложил он в молитву.

Впервые в жизни он ничего не просил у богов. Пусть все будет так, как сегодня…

На рассвете Пак пошел посмотреть на поле, которое теперь принадлежит ему. Сладостен был запах земли. Пак лег на землю, обнял ее руками, прижался к ней грудью, и обильные слезы потекли по его сухому, изрезанному морщинами лицу.

1954 год

Эхо войны

Гурам Урушадзе окончательно рассорился с Валей. Во всем виновата она. Одна она. Себя он ни в чем упрекнуть не мог. И чем больше в его глазах вырастала вина Вали, тем острее он чувствовал необходимость обвинить ее еще в чем-нибудь, словно кто-то более убедительно возражал ему.

Они давно решили свою судьбу. Их дружба так окрепла, что решение пришло само по себе. Он даже предложения ей не делал. Все было ясно. Они подолгу мечтали о том, как сразу же после его демобилизации поедут к нему на родину, в Ланчхути, строили планы будущей жизни.