Тучи идут на ветер - [173]

У глинистого буерака, обросшего диким терником, остановились. Соскочив наземь, она протянула повод.

— Ноги с непривычки… Разомнусь.

Обежала кругом терновника.

— Так и будешь сидеть?

В голосе игривый вызов. Склонив голову, обламывала ногой край буерака.

Связав поводья, он продрался напролом сквозь цапучий кустарник. Укреплял папаху, будто собирался прыгнуть вниз. Положил руки ей на плечи.

— Настенка…

Произнес негромко. Это не было обращением. Сказал для себя. Ловил собственный голос: привыкал к новому слову. Она не отстранилась, не отвела глаз. Сгладились ямочки на щеках — сошла усмешка.

— Глаза синие, как васильки у нас на Маныче…

Опять сказал не ей — себе. Видал, как наворачивались у нее слезы. Поспешно убрал руки.

— Обидел чем?

Она помотала головой. Просунула пальцы под широкий кожаный ремень, крутнула, выставляя его лицом к красному свету.

— Хоть разглядеть… близко. А то наши девки в штабе ахают…

Со звоном кинулась кровь в виски. Что-то хотел сказать, но она, выпустив ремень, с легким восклицанием присела на корточки; разгребала сухую траву. На ладони — крохотный желтый цветочек.

— Во всей степи ни одной былки не найдешь зеленой. А этот, вишь, живой…

Отогревая его дыханием, между прочим, заметила:

— А у нас, в Борисоглебске, тоже васильки…

Призывно заржала Панорама. Борис успел заметить всадника, спускавшегося невдалеке в балку. По черной кубанке признал Мишку. Самовольно, стервец, взял на себя охрану. «Всыплю чертей. За все…» Переняв его усмешливый взгляд, Настенка тянулась на цыпочки, подпрыгивала: кто там за тернами?

— Мишка вроде…

— За тобой?

В глазах у нее тревога.

— Навряд ли… Коня проминает.

В село возвращались шагом. Всю дорогу молчали. Без траты слов выговорились в этот дивный закатный вечер. Дикий степной буерак, голый терновник с облетевшей листвой, опаленное небо тому свидетели. В садах она не вытерпела, с укором сказала:

— Ты и не спрашиваешь ничего…

Прощались у церковной ограды. Борис тоже слез с седла. Принимая повод, взял ее мягкую холодную кисть; терся об нее колючим подбородком, пытаясь в сумерках добраться Взглядом до васильковых глаз.

— Не съел я?

Отозвалась не сразу. Хотела освободить руку — не пустил.

— Не тебя боюсь… — Потрепала Ерамочку, договорила с явной болью — За твою голову боязно. Страхи какие сказывают… Сердце холонет.

Борис выпустил руку:

— Нашла об чем разговор вести.

Со стоном повисла Настенка на каменной негнущейся шее. Обцеловала лицо, френч, сразу за все дни, какие ждала и мучилась.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1

В Царицын нагрянул Троцкий. На вокзале его встречали члены Реввоенсовета Южного фронта и 10-й армии.

Под ногами ветер мел мусор, песок. Ворошилов, постукивая задниками сапог, придерживал изнутри, из карманов, полы солдатской шинели, горбился, вздрагивая полными плечами. Донецкая кровь его все не привыкнет к капризам волжской погоды. Вчера нетерпелось от жары в легкой кожаной тужурке и фуражке, а нынче с утра из шинели выживает собачий холод. Никто из встречающих, ни Межлаук, ни Окулов, ни Мацилецкий, не успели сменить летнюю одежду; царицынца Минина погода не застала врасплох: надел меховую поддевку, крытую защитным сукном.

Бронепоезд наркомвоенмора задерживался. Давно продрог и почетный караул: оттирают набрякшие уши, толкаются локтями для сугреву. Комендант города, важный, вырядившийся в новехонький френч, терпеливо вышагивает по каменной бровке у самых путей., косится на семафор. Музыканты духового оркестра, обняв, как детей, свежевычищенные по такому случаю инструменты, сбились кучей в затишье у товарного склада.

Окулов поймал на себе взгляд Ворошилова. Обожженные ветром щеки завидно алели, источали здоровье.

— Завернуло, а? По пословице… прихватило в летней одежке.

Говорил командарм о погоде, а в глазах тревога: с чем едет? Минин ответил на незаданный вопрос. С прищуром окинул серое зябкое небо, произнес негромко:

— Тащит за собой вагон военспецов. Кадры переворачивает с ног на голову. Методы работы его известны…

Замечание члена Реввоенсовета прибавило тревоги. Отсутствие Сталина в Царицыне Ворошилов ощутил особенно остро только сейчас. Нет бы тому задержать свой отъезд на недельку. С ним было бы надежнее встречать нынешнего высокого гостя. За месяцы пребывания бок о бок в пылающем городе, в непрестанных заботах, заседаниях, инспекциях, они с ним во многом сошлись. Первое время были еще трения. Так две зубчатки в новом механизме на сцепе издают лишние шумы, пока не притрутся, обвыкнут друг к дружке, найдут каждая свое место. С назначением Сталина на пост председателя Военсовета Северо-Кавказского военного округа верх в их взаимоотношениях взяло разумное чувство подчиненности. Но порою официальный тон нарушался, уступая откровенности и взаимопониманию.

А кто эти люди рядом с ним? Мацилецкий и Межлаук, конечно, свои. Но что могут они, безымянные и безвластные? Окулов — работник крупный, но человек-то новый, еще и не пригляделся, не проникся к их, царицынским делам. Скользкий вдобавок. Вроде сочувствует, но против центра не поддерживает. Может, верны слухи, что он заранее получил указания от Троцкого все здесь переработать? Подозрительно его нынешнее оживление… Мимолетное замечание Минина, даже не слова, а тон, каким оно было произнесено, рассеяло всякие сомнения: военная политика Троцкого ему поперек горла. Пожалуй, только на Минина и можно положиться. Но как он будет вести себя при личной встрече?