ТТ, или Трудный труп - [101]

Садясь за стол, я со вздохом пояснила:

— Дело в соусе.

— Каком соусе?!

— Хреновом сосисочном. Именно он стал причиной теперешнего конфликта. Скажем прямо, пустякового.

— Езус-Мария, Иоанна, матерь божья! Кто-то отравился?

— Нет, не отравился, но вред нанесён ощутимый.

— Кому же?

— Бартеку, кому же ещё? Соус капнул ему на брюки.

По Марте было видно, что она очень старается хоть что-то понять. Наконец, отставив стакан с недопитым пивом, она перевела тупой взгляд из пространства на меня и призналась:

— Нет, ни за что не догадаюсь. Изволь пояснить. Что общего у недельной давности сосисочного соуса с теперешним состоянием Бартека? Я ведь в него сосисками не швырялась. Ох, да что я несу, даже если бы и швырялась… Он потерял брюки?

— Брюк не терял, но они сыграли главную роль.

Сосредоточившись, я по возможности кратко и без эмоций описала то, что приключилось с Бартеком. Поскольку о попытке увезти его машину Марта уже знала, то остальное поняла довольно быстро. Даже головой кивала. И вот я подошла к концу, старательно обходя проблему детей:

— И теперь он боится признаться тебе в том, что принял срочный заказ, боится, ты подумаешь — он пренебрегает твоими интересами, ставя свои на первое место, и вообще не знает, как ты к этому отнесёшься.

— Он и в самом деле считает меня такой идиоткой? — не поверила Марта.

— Как сказать… Между нами, ты сама очень постаралась…

— Ну, знаешь!..

— Однако идиоткой он тебя не считает. Просто не хочет расхлюдрынить…

— Что он хочет со мной сделать?!

— Напротив, не хочет. И нечего придираться по мелочам. Не хочет тебя расстраивать, боится, ты расхлюпаешься, изведёшься, да мало ли что ещё.

— Ага, если я тебя правильно поняла, он боится, что я подумаю, будто он меня… того… хлюдрынит?

— Что-то в этом роде. Но одно я точно знаю: он безумно увлечён тобой.

— Откуда знаешь? Он тебе сказал?

— И он сказал, и сама вижу. А в данный момент очень переживает из-за того, что ты можешь разобидеться, если он откажется немедленно заняться твоим сериалом.

Марта вдруг и впрямь решила разобидеться.

— Знаешь, чего мне больше всего хочется? Чтобы вы оба перестали гадать, что я думаю да что может меня расстроить. Предоставьте мне думать самой. И возможно, окажется, я даже смогу сама сказать, что именно я думаю.

— Наверняка сможешь, — саркастически заметила я. — Особенно хорошо у тебя это получается как раз тогда, когда думаешь глупо.

— Иоанна, молчи, не то я тебя убью! Обоих вас убью! Не сейчас, позже, когда закончим сериал.

— Отлично, после сериала, на том и порешим. А Бартек сейчас будет занят по двадцать пять часов в сутки и сам не знает, как тебе сообщить об этом. Он боится… а он ведь совсем не глуп, напротив, и хорошо знает себя, так вот, он боится, что разговор заведёт ну самый что ни на есть идиотский. Ведь так обычно бывает, когда говоришь с любимым человеком и страшно боишься его обидеть. А тут, гляди, сколько всего переплелось: чувство вины, что подводит тебя, самого дорогого для него человека, боязнь этого человека потерять, тем более что не уверен в твоих чувствах, особенно после той свиньи, которую тебе подложил… Ох, кажется, и я запуталась в своих доводах. Да и признайся откровенно: найдётся ли во всем мире хоть один нормальный мужчина, который сумеет объяснить любимой женщине все эти тончайшие нюансы?

— Нет! — без раздумья ответила Марта. — Точно нет! Только ненормальный бы сумел. В этом ты права.

Она ещё подумала, откупорила банку с пивом, и напрасно, ведь у нас были полные стаканы, убедилась, что наливать некуда, тряхнула головой, как лошадь, отмахиваясь от докучной мухи, и задала самый главный вопрос:

— Так он и правда до такой степени потерял из-за меня голову?

А когда я подтвердила, решила уж выяснить все до конца:

— И не будет придираться ко мне из-за моей несчастной страсти к азартным играм?

Я с чистой совестью заверила — не будет. Ну, может, совсем немножко.

— Так, выходит, все эти недоразумения между нами из-за этого… как его… хлюдрения?

— Вот именно! — победоносно закончила я.

28

Недели через две Бартек уже столько наработал, что сумел выкроить время и приехал ко мне. Договорились, что прибудут с Мартой к семи вечера.

Так случилось, что в этот день с самого утра у меня было много интересных посетителей и телефонных разговоров. Все они подтверждали правильность наших выводов: подозреваемый в убийстве и поджоге особняка Лех Пащик оказался совершенно невиновным; Грохольский — чистым как слеза младенца, а его контакты с прокуратурой абсолютно легальными; Липчак-Трупский стал жертвой собственной неосторожности; в архивах телевидения не обнаружили ничего интересного; замена же одного из телебоссов другим объяснялась исключительно ухудшением состояния здоровья прежнего. Таинственный Плуцек, правда, и в самом деле существовал, но как раз сейчас окончательно ушёл на пенсию, и неизвестно, продолжает ли кому-либо давать свои ценные советы, знакомых у него великое множество, не разберёшься.

Телевидение, как таковое, оставалось незапятнанным, не имеющим ничего общего с постоянными мафиозными разборками, бушующими по стране, а единственной креатурой, дипломатично покинувшей его, оказался Ящер Збинь.