Трюкач - [27]

Готов, Ломакин? Готов. Поглядим… Главное, не злиться. И не мандражировать. Задача усложняется – только и всего. Мало ли трюковых сцен отработал, где превосходящие силы – непременное условие.

Ну-ка?! Дзюдо! Прогиб ветки, мягкие блоки, ловля атаки. Подчинение удару, чуть отклоняя. Если он Кубатиева успокоил на Пиратах, то и тут управится – сам бог велел. Надейся-надейся, сам не плошай.

Сплошал! Прозевал чувствительный каге-цки, короткий боковой слева, больно принял на грудь. Коротыш то – вполне-вполне!

Зато Ломакин поймал душмана-душмана на простенькую дэюдошную хане-тоши, боковую подножку разворотом и громким укладыванием на подвальную бетонную крошку.

Просто повезло. Просто умеет Ломакин держать удар – душман расслабился, посчитав, что после каге-цки коротыша противник рассыплется.

Не рассыплется Ломакин! Он противоударен, Ломакин. За многолетнюю практику каскадерства он и не такие удары принимал-выдерживал…

Тут же ушел-нырнул от йоко-гери коротыша – кульбит, еще кульбит. Охнул. Все же чувствительно его достало.

И возраст дает знать. Сороковник! Зря он вчера с Гургеном колдырил. Реакция – пот выступил грунтовыми вонючими водами, алкоголь мстил, перебродив в мокрую вонь, щекочущую затылок, подмышки, пах.

Не страх, но обреченность. Равнодушие. Отдай себе отчет, Ломакин, слабо тебе против парочки, нанятых профи. Не сдаваться, не сдаваться! Но отчет себе отдать!

Душман, которому самое время и место полежать на бетонной крошке после хане-тоши, подпрыгнул резиново и принял стойку, будто и не приложили его!

Ого-о! Выстрелил прямым – тигриной лапой.

Ломакин пригнулся, метнулся влево и налетел на рвущий хват крепыша-коротыша. Так и гортань запросто выдернут. Спас склизкий пот – пальцы-крючки лишь царапнули, съехали…

Ломакин отпрянул и стукнулся головой-затылком о дерево – выступающий карниз книжного стенда. Таки загнали патриоты в угол! Он влетел полной спиной в стенд.

Посыпалось! Он взметнул непрофессионально руки вверх, инстинктивно оберегая голову, и… поймал бук-кирпич – не жестко, а продолжив траекторию, изменив ее, чуть помог, метнул.

Так получилось… Ура спросу, диктующему предложение: в мягких не берем! Бумвинильный весомый томик угодил душману в висок.

Молодчик шатнулся. Такого приема никак не ожидал.

Молодчик стал валиться назад, назад… Заполошно, мельнично вращая руками на полный размах, от плеча.

Мельтешащие рычаги смазали крепышу-коротышу по носу.

Брыз-з-зь – кровь!

Ломакин ощутил шлепок теплой капли в области ключицы и не отпрянул, а, наоборот, ринулся вперед, на коротыша.

Тот отвлекся:

– Уйе! – визгнул знакомо, схватившись лодочкой за лицо, – отвлекся.

Это супротив всех и всяческих школ, но Ломакин уже на звериной сопротивляемости организма (уцелеть бы!), ухватил крепыша за края многокарманной жилетки и дюбнул по-простому – лбом в лицо. По давним бакинским меркам – запрещенный прием, но… популярный. Когда еще не было зубодробительных видеобоевичков, при разборках двор на двор, улица на улицу в Баку кялля свидетельствовало об особой жестокости противника – ни намека, на джентльменство. Кялля – так это называется, короткий резкий удар головой в лицо.

Да-а, изменились времена – кялля считалось жестокостью. Ну так дрались не за жизнь, а за достоинство. Теперь же понятия иные: главное, результат, даже Эй! не окликнут, чтобы обернулся, чтобы не в спину. Главное – результат.

Но кялля Ломакин нанес в лицо… не в спину.

Крепыш потерял ноги, подкосился. Кровь не просто брызнула, кровь хлынула. Крепыш упал – на уже свалившегося душмана. Сверху добавило очередным порхнувшим томиком.

Ломакин животно почуял – сзади грядет. Книжный стенд, сотрясенный толчками, переступил с точки опоры на точку опоры и потерял ее. Глухой ваккум ожидания и…

Он отскочил, спасаясь от книжного града. Вихрь у щеки!

Тяжелый деревянный стенд с тяжелыми томами образцами накрыл интеллигентствующих молодчиков. Они шебаршились-корябались – и Ломакин ласточкой прыгнул поверх, чтоб придать большей весомости гнету. Угнетать так угнетать! Он, Ломакин, теперь в буквальном смысле выдавит из мордоворотов: кто их нанял. Он и так знает, кто. Но одно дело – РАЗУМЕЕТСЯ, другое – называется вслух.

Где прячешься, Гавриш, выходи на свет, с ними кончено, не бойся! Ломакин с ними справился, выходи.

Гавриш вышел на свет из входного коридорчика, откуда смотрел-болел за танцами с волками. Ближе-ближе. Садись, волки тебя не тронут – Ломакин победил. Не без труда, но победил. Да не трясись ты, вампирчик беззубый.

Гавриш трясся, и оскал уже не был злорадным, нищенским был оскал. И сесть, некуда, все порушено. Гавриш нащупал позади себя стенку и сполз по ней – на корточки. Шок?

– Итак? Что делать будем, Арон Самойлович? – угроза в голосе адресовалась, естественно, сплющенным бойцам сдадим куда надо или сначала поспрошаем о том, о сем?

Ломакин, лежа животом на стенде, стерег каждое движение там, под собой, и моментальным переносом центра тяжести сводил на нет попытки-поползновения.

Я все равно ничего делать не буду! – нелогично прошепелявил Гавриш и закрыл глаза. Ресницы дрожали, веки за стеклами в плюс десять – лягушачьи-выпуклы. Характерно: зубы ему вышибают раз за разом, а очки целы! Настолько сильные диоптрии, толстые стекла, что не бьются?