Трясина [Перевод с белорусского] - [57]

Он шел по тропинке, а вокруг шумел на все лады разноголосый поток жизни, кажущийся гармоническим, но, если внимательно прислушаться, содержащий ноты напряженной и неукротимой борьбы.

Лесная дорога спустилась в лощину, потом снова поднялась в гору. Невидный продолжал путь. Перед ним открылась широкая поляна, за ней хутор или средней руки поместье. Невидный хотел свернуть с дороги, чтобы не быть замеченным. Но вдруг навстречу ему выступили трое мужчин. По одежде их можно было принять за местных жителей. Невидный, однако, встревожился: в выражении лиц неизвестных, глядевших на него слишком уж внимательно, он заметил что-то подозрительное. Но сворачивать в лес теперь было уже поздно. Невидный шел навстречу незнакомцам, стараясь ничем не выдать своей тревоги.

— Паничок, нет ли у вас огня? — с вкрадчивой почтительностью спросил его один, с рябым лицом, держа в руках скрученную из газетной бумаги козью ножку. Все остановились, причем двое других оказались по обе стороны от Невидного.

«Шпики», — мелькнуло у него.

— Огонь должен быть, — с невозмутимым спокойствием ответил он и стал шарить в карманах, задержав правую руку на рукоятке браунинга.

Стоявшие по бокам многозначительно переглянулись.

— Бери его!

И сразу набросились на Невидного. В мгновение ока Невидный выхватил браунинг и выстрелил, не целясь, в стоявшего слева. Тот упал на землю. Но это было только хитростью: пуля пролетела мимо, чуть поцарапав кожу на боку. Другой шпик в то же мгновение схватил Невидного за руки ниже локтей и крепко сжал их. Рябой бросился бежать. Упавший быстро вскочил, схватил руку Невидного, в которой был браунинг, и так стиснул ее, что пальцы разжались и браунинг упал. Тогда началась отчаянная, неравная борьба.

Невидный вырывался изо всех сил, стараясь высвободить руки. Но сыщики держали его крепко, пытаясь повалить на землю.

— А, проклятый большевик! Ничего тебе не поможет! — хрипел один.

Другой рванул Невидного за ногу, и тот упал. Тогда вернулся рябой. Из лесу показались еще двое, в форме легионеров. Невидного топтали ногами и били, но с таким расчетом, чтобы он остался живым. Избитый и окровавленный, Невидный лежал неподвижно. Его обыскали, надели наручники. Из усадьбы подъехала подвода. Невидного бросили в нее и повезли.

Немного спустя он очнулся, но оставался недвижимым, чтобы сидевшие рядом сыщики ничего не заметили. Видно, они мало заботились о своей жертве. Превозмогая саднящую боль во всем теле, Невидный припоминал, какие документы попали в руки охранников. Ни одной бумаги, которая могла бы стать уликой против Товарищей, Невидный никогда с собой не носил. На этот раз у него было несколько брошюр, описывавших бесчинства оккупантов, и воззвания к бедноте с призывом вступать в партизанские отряды и организовывать революционные комитеты. Таким образом, ни одного документа, который мог бы расшифровать подпольную организацию, в руках врагов не было. Это несколько успокоило Невидного. Его мучила жажда. Агенты пробовали заговаривать с ним, но он не отвечал на их вопросы и даже не глядел на них.

Полиция распорядилась доставить Невидного в глубокий тыл. Несколько дней его перевозили из одной тюрьмы в другую под усиленным конвоем.

Наконец его посадили в старую каменную темницу. В тюремной конторе его сдали по документам, в которых он был охарактеризован как преступник, замышлявший свержение власти оккупантов, организатор нападений и возмутитель народных масс. Невидного снова обыскали, потом тюремная стража повела его в одиночную камеру, которая помещалась в нижнем этаже угловой тюремной башни. Сотни арестованных за участие в революционном движении наполняли тюрьму. Их бледные, изможденные лица виднелись за железными решетками во всех этажах тюремного здания.

— Откуда, товарищ?

— За что?

— С Полесья, — откликнулся Невидный.

— Не разговаривать! — крикнул стражник и больно толкнул его в спину, а часовые во дворе тюрьмы, угрожая винтовками заключенным, обливали их площадной руганью и приказывали отойти от окон.

С ржавым скрипом распахнулись железные тюремные ворота. Темными подземными коридорами, где мелькали огни фонариков, а по бокам размещались клетушки-камеры карцера, повели Невидного в угловую башню. Миновали коридор и повернули в узкий проход, похожий больше на щель, прошли еще через какие-то двери, и Невидный очутился в круглой маленькой камере. Там было пусто, холодно, сыро. На цементном полу стоял деревянный топчан, а под самым потолком было небольшое углубление, закрытое железной решеткой. Сквозь него в камеру пробивались скудные лучи света. Тюремщики ушли. Загремел ключ в замке, дверь захлопнулась, и Невидный остался один. Он сел на топчан, оглянулся… Теперь идти некуда!.. Конец!

Невидный не тешил себя иллюзиями. Тоска охватила его. Один, совсем один. Жуткая тишина, и в этой тишине плыли далекие, глухие звуки и терялись тут… Там, на Гомельщине, осталась старуха мать. Никогда в жизни он не чувствовал такой острой жалости к ней, как сейчас. Она так берегла его. Два сына ее погибли на войне. Две взрослые дочери умерли. Теперь наступила его очередь, а мать останется одна-одинешенька. Она не видела радости в жизни и не знает, что ее единственный сын и надежда сидит в этом гробу… Считанные дни, а может быть, и часы отделяют его от смерти.