Труп на балетной сцене - [59]

Джульет со своей стороны ощущала, что ему неприятен ее успех. Опыт подсказывал, что большинство мужчин, которые в обыденном понимании были не более успешны, чем она, испытали бы те же чувства. И Мюррей стал бы переживать и заставил бы переживать ее. С нее хватало этих заморочек и во время замужества. Когда она познакомилась с будущим супругом, Роб Фросетти был талантливым режиссером небродвейского театра.[13] Но потом его карьера дала трещину, ее, наоборот, пошла в гору, и Роб стал срывать свою досаду на жене.

По глазам Лэндиса Джульет понимала, что он не забыл тот сладкий, наполненный эротическим влечением час сознательного бездействия и его до сих пор к ней тянуло. Чувство было обоюдным. Но они с тех пор достаточно повзрослели и не могли не знать, что нельзя отдаться сексуальному влечению, не рискуя душевным покоем. Сейчас один вопрос оставался открытым: могут ли они по крайней мере вместе поужинать?

— Какой чудесный вечер, — наконец проговорила она. — Мне на север. Проводишь?

— Давай прогуляемся, — с явным облегчением отозвался Мюррей.

Мерный шаг, теплый вечер, растущая отчужденность, грустное впечатление от недавней церемонии плюс необходимость постоянно уворачиваться от других пешеходов сняли неловкость, и они вновь обрели способность естественно общаться. Ощутив потребность избавиться от подавленности после поминовения Антона, они заговорили едва ли не легкомысленным тоном.

— Я всегда считала, — начала Джульет, — что должен быть специальный глагол со значением «обогнать» только для ходьбы. Как ты считаешь, подойдет «обставить»? Например, эти туристы так медленно тащатся. Давай-ка их обставим.

— Обставить? — машинально повторил Мюррей. — Неплохо. А как насчет «обойти»?

— «Обойти»? Недурно. Мне нравится. Он переходный?

— Обойти «кого». Мне кажется, нет.

— А если «дернуть вперед»?

— Или «обшагать»?

— Ты куда-нибудь спешишь? С какой стати ты обшагал эту семью? — испытала изобретение Джульет и вынесла вердикт: — Звучит неплохо.

Не пробило и восьми, но поскольку дело происходило в понедельник, Линкольн-центр[14] был закрыт. Фасады Мет,[15] Ньюхауса и Эйвери-Фишер казались невыразительно-темными, почти враждебными. Но по площади без всякой видимой цели шаталось много людей — в основном молодежь. Люди наслаждались вечером, прохладой фонтанов, красками Бродвея.

— Спасибо, что пригласила, — поблагодарил Лэндис, когда они миновали сложное пересечение с Шестьдесят пятой улицей.

— Спасибо, что составил компанию.

— У меня никогда не хватало времени на балет как таковой, но современный танец мне очень нравится. Мне кажется, танец — музыкальный аналог скульптуры. Музыка, которую можно наблюдать воочию.

— Я люблю скульптуру, — подхватила Джульет. — Когда обходишь прекрасную статую, создается впечатление, что фигура движется. Слушай, а как ты догадался, что это был отрывок из Бенджамена Бриттена?

— Моя любимая вещь. Я немного увлекаюсь оперой.

— Неужели?

— А чему ты удивляешься? Копы способны понимать музыку.

— Извини.

— У нас даже есть своя любительская опера. Так и называется — «Коп-опера».

— Правда?

— Шучу. — Мюррей расхохотался (не слишком вежливо, решила про себя Джульет). — Мне понравилось, какое ты состроила лицо. — И, успокоившись, продолжал: — Зато у нас есть софтбольная лига представителей изобразительных искусств. Я — капитан «Скульпторов».

— Опять дразнишься?

— Нисколько. Мы играем каждую среду на четвертом поле в Риверсайд-парке. На этой неделе тоже. Приходи, увидишь.

— А где это четвертое поле?

Пока Мюррей объяснял, Джульет вернулась мыслями к тому, что накануне в кафе сказала ей о нем Рут. Теперь ей казалось, что в целом подруга была права. Отношение Лэндиса во время расследования смерти Антона оставалось чисто профессиональным, и она ошибалась, когда принимала его холодность на свой счет. Более того, теперь ей казалось, что своим предвзятым отношением (потому что вовремя не сумела ничего понять) она его обидела. Джульет мысленно встряхнулась.

— Мне хотелось бы взглянуть на твои работы.

— Это можно устроить. Моя студия…

— Смотри, «Планета суши»! — перебила она его. — Давай поедим на веранде!

За ужином Мюррей познакомил Джульет с пареными солеными соевыми бобами, она его — с копченым угрем и морским ежом. Болтали о прежних днях в Кембридже, обсудили нынешнюю городскую политику в Нью-Йорке. Потом Мюррей извлек из пыльного угла памяти знаменательный факт — сказал, что они круто поцапались с Моной, потому что та решила, что его тянуло к Джульет (что было, то было, сознался он). Она также осторожно сказала, что в те дни она тоже считала его привлекательным. О самой Моне Мюррей в последний раз слышал пару лет назад. Ее муж бросил дипломатическую службу и ушел в буддийский монастырь. Она вернулась в Черри-Хилл, живет с родителями.

Только когда со стола убрали посуду и подали мороженое из красной фасоли, Джульет вернулась к разговору о том, можно ли посмотреть работы Мюррея.

— Да, да, конечно, — отозвался он. — Будет здорово. Может, на следующей неделе? — Он налил ей саке чуть больше, чем оставил себе. — Я тебе позвоню, договоримся.

Разговор угас. Возник неприятный момент, когда они посмотрели друг другу в глаза. Придется сделать усилие, чтобы нажать на тормоза, подумала Джульет. И когда после ужина Мюррей предложил ее проводить, сказала, что возьмет такси. Прыгнула в первое попавшееся, мужчина не успел ответить. Лэндис остался стоять на тротуаре, она махнула ему рукой в открытое окно.