Труды Св. Максима Исповедника по раскрытию догматического учения о двух волях во Христе - [12]

.

Преемник Феодора (+ 14 мая 649 года)[112] папа Мартин I (с 5 июля 649 года)[113] отнесся к «Типосу» гораздо строже, чем его предшественник. Папа Мартин был одним из выдающихся на Западе деятелей православия своего времени: его имя по справедливости может быть поставлено наряду с высокими ревнителями и мужественными борцами православия на Востоке — Софронием и Максимом. На самых же первых порах по вступлении на римскую епископскую кафедру, по совету Максима[114], явившегося к тому времени[115] из Африки в Рим, Мартин созвал в Риме большой латеранский собор, заседания которого были открыты 5 октября 649 года[116]. Во время созвания собора явился в Рим камергер царского двора, экзарх Италии Олимпий с поручением похлопотать о подписи «Типоса» и свергнуть папу[117]. Но миссия Олимпия имела совершенно противоположный, благоприятный для папы исход, и собор состоялся. На соборе присутствовали 150 епископов. Присутствовал на соборе и авва Максим, в числе 37 греческих авв (проживавших долгое время в Риме), которые были допущены на второе заседание собора. А что в актах собора вовсе не упоминается о Максиме, так это, по мнению греческого историка Феофана, совершенно в порядке вещей. Известно, что аввы и пресвитеры, хотя и присутствовали на соборах, не имели права голоса и собственноручной подписи под соборными определениями, а Максим был простой монах[118].

По предварительном рассмотрении (в первом заседании) учения отцов Церкви о двух волях и действованиях во Христе и (во втором заседании) еретического учения об одной воле и дейс–твовании Христа и по прочтении (в третьем заседании) некоторых писем вожаков монофелитизма, начиная с Феодора Фаранского (на следующих заседаниях), собор окончательно постановил исповедовать православное учение о двух волях и действованиях во Христе и это свое определение изложил в особом «символе». Латеранский «символ» представляет простое повторение и переложение Халкидонского символа, от слов: «ενα και τον αύτόν…» [Одного и Того же] до слов: «…Ιησούν Χριστόν» [Иисуса Христа]. Нового в нем против Халкидонского символа только следующее весьма важное определение относительно двух воль и действова–ний во Христе: «et duas ejusdem sicuti naturas unitas inconfuse, ita et duas naturales voluntates (т. е. credimus), divinam et humanam, et duas naturales operationes, divinam et humanam, in approbatione perfecta et indiminuta eundem veraciter esse perfectum Deum, et hominem perfectum, secundum veritatem eundem atque unum dominum nostrum et Deum Jesum Christum, utpote volentem et operantem divine et humane nostram salutem»[119]. Монофелитизм был осужден, поборники его: Кир, Сергий, Пирр и Павел (о Гоно–рии ни полслова) — преданы анафеме; отвергнуты были и два императорских эдикта: «Ектесис» Ираклия и «Типос» Констанса II.

Акты собора с особой энцикликой папы были разосланы во все христианские страны («ad omnes Christi fideles» [всем верующим во Христа]). Экземпляр соборных актов вместе с особым посланием от имени папы и всего собора был послан и императору с требованием восстановить православие[120]. Таков был ответ папы Мартина на требование императора относительно принятия «Типоса», предъявленное экзархом Олимпием. Получив послание и акты собора, император в гневе приказал привести из Рима папу Мартина и его советника авву Максима. С такого рода поручением 15 июня 653 года явился в Рим с равеннским войском новый экзарх Каллиопа. 17 июня, по словам самого Мартина[121], он был арестован в церкви св. Константина и объявлен низложенным, а 29 числа был отведен под стражей на корабль и в качестве государственного преступника отправлен в Константинополь. По прибытии 17 сентября в Константинополь, Мартин в течение трех месяцев содержался под стражей, после чего 20 декабря был допрошен (допросы касались исповедания веры, писем и доставления денег сарацинам, отношения к Олимпию и обращения с Пирром в Риме), отлучен от Церкви и заключен в тюрьму. В следующем 654 году, около половины марта, был сослан в Херсонес Таврический, куда прибыл 15 мая. Через год и 4 месяца Мартина не было уже в живых (+ 16 сентября 655 года)[122].

Одновременно с Мартином[123] взят был под стражу и Максим вместе с двумя своими учениками: Анастасием монахом и Анаста–сием, бывшим апокрисиарием Римской церкви при константинопольском патриархе[124].

Участь Максима по прибытии его в Константинополь[125] была еще печальнее участи Мартина: ему пришлось претерпеть необычайно тяжелые и продолжительные пытки и мучения. Долговременными всевозможными обещаниями, прельщениями, угрозами, пытками и истязаниями старались вынудить у Максима признание «Типоса» и если не отречение от своих религиозных убеждений, то, по меньшей мере, обещание не проповедовать своих мыслей, а молчать, как было приказано в «Типосе».

С корабля, на котором Максим был привезен в Константинополь, отряд грубых солдат повлек его, босого и полунагого, по многолюдным улицам города, после чего он был заключен в тюрьму[126]. Затем, над Максимом, как над политическим преступником[127], было наряжено судебное следствие. Максим обвинялся в следующих преступлениях, взводимых на него его врагами–мо–нофелитами: а) в тайных сношениях с сарацинами, Ь) в возбуждении к восстанию Григория, префекта Африки, и с) вообще в проявлении за время пребывания его в Африке и Риме презрительного отношения к церковным и гражданским властям империи. Это презрительное отношение к властям было, между прочим, причиной того, что латеранский собор по инициативе Максима произнес анафему на константинопольских патриархов и самих императоров, d) Максим — причина волнений в Церкви и происходящего отсюда неустройства в государстве, е) Максим насилием вынудил у Пирра отречение от монофелитства и т. п. Словом — намеренное, враждебное измышление, чего, само собой очевидно, не могло не сознавать и само обвинявшее его правительство. И если последнее привлекло его к суду по обвинению de–jure в означенных политических преступлениях, то, de–facto оно хотело только под страхом наказаний за приписываемые ему преступления вынудить у него признание «Типоса» и отречение, хотя бы только наружное, от православия. И если бы Максим показал только вид, что он принимает «Типос», то, несомненно, его ожидали бы царские милости и почести