Труды дня - [31]

— Это очень мило с вашей стороны. Боюсь только, что нам с вами некогда разговаривать о стиле.

Скотт был в поношенном охотничьем костюме, побелевшем по швам и с обтрёпанными рукавами. Вилльям задумчиво разглядывала его от шлема до нечищеных сапог.

— Право, вы очень милы. Вы уверены, что у вас есть все, что нужно, — хинин, хлородин и т. п. ?..

— Кажется, все, — сказал Скотт, ощупав три-четыре кармана своей охотничьей одежды. Подвели лошадь, он сел и поехал рядом со своим обозом.

— Прощайте! — крикнул он.

— Прощайте, желаю вам счастья! — сказала Вилльям. — Я очень признательна вам за деньги. — Она повернулась на каблуке со шпорой и исчезла в палатке; повозки проезжали мимо построек для голодных, мимо дымящих костров, в сторону испепелённой Геенны юга.

Часть II

Ехать по жаре было чистое наказание, хотя он путешествовал только ночью, а днём отдыхал; зато, куда ни обращался взгляд Скотта, он не видел человека, которого мог бы назвать своим начальником. Он был свободен, как Джимми Хаукинс, даже свободнее, потому что правительство крепко связало Главу Голода телеграфом, и придерживайся Джимми этих телеграмм — процент смертности от голода сильно повысился бы.

В конце нескольких дней медленного путешествия Скотт ознакомился несколько с размерами той Индии, которой он служил, и эти размеры удивили его. Как известно, его повозки были нагружены пшеницей, маисом и ячменём — хорошими пищевыми продуктами, которые надо было только смолоть. Но люди, которым он привёз эти живительные припасы, привыкли есть рис. Они умели толочь рис в своих ступках, но были совершенно незнакомы с тяжёлыми каменными мельницами севера и тем материалом, который так тщательно охранял белый человек. Они требовали риса с громкими криками — неочищенного, плохого, к которому они привыкли, и, когда оказалось, что его нет, со слезами отходили от повозок. Зачем эти странные, жёсткие зёрна, которые застревают в горле? Они умрут. И многие сдержали своё слово. Другие брали свою порцию и обменивали количество маиса, достаточное для того, чтобы прокормить человека в течение целой недели, на несколько пригоршен испорченного риса, сохранённого менее несчастными людьми. Немногие положили свои доли в ступки для риса, растолкли их и сделали тесто на плохой воде, но так поступили очень немногие. Скотт смутно помнил, что много людей в Южной Индии едят обычно рис, но он провёл свою службу в провинции, где употребляют зерновой хлеб, редко видел стебли или колосья риса и менее всего мог бы поверить, что во время смертельной нужды люди захотят скорее умереть, чем дотронуться до не известной им пищи, для получения которой в изобилии нужно было только протянуть руку. Напрасно переводчики переводили, напрасно оба полицейских выразительной пантомимой поясняли, что следовало делать. Голодающие тащились, еле передвигая ноги, к своей коре и травам, листьям и глине, оставляя нетронутыми открытые мешки. Иногда женщины клали своих детей-призраков к ногам Скотта и уходили, шатаясь и оглядываясь.

Фез Улла находил, что то воля Господня: чужестранцы должны умереть; оставалось только отдавать приказания насчёт сожжения мёртвых. Но, во всяком случае, не было причин лишать сахиба известных удобств, и Фез Улла, опытный слуга, выискал несколько худых коз и прибавил их к процессии. Чтобы они давали молоко для завтрака, он кормил их хорошим зерном, от которого они, глупые, отказывались.

— Да, — говорил Фез Улла, — если бы сахиб считал это нужным, можно было бы давать немного молока детям, но, как известно сахибу, дети дёшевы, — и со своей стороны, Фез Улла полагал, что правительством не сделано распоряжений насчёт детей. Скотт энергично поговорил с Фезом Уллой и обоими полицейскими и приказал им ловить коз, где только найдут их. Это сделали с большим удовольствием, так как все-таки это было развлечение, и согнали много бездомных коз. Раз накормленные, бедные животные охотно следовали за повозками, и несколько дней хорошей пищи — пищи, от недостатка которой умирали человеческие существа — возвратили им молоко.

— Но я не козий пастух, — сказал Фез Улла. — Это несовместимо с моей честью.

— Когда мы снова перейдём реку Биас, мы будем говорить о чести, — ответил Скотт. — До этого дня ты и полицейские, если я прикажу, будете метельщиками в лагере.

— Ну, так вот как это делается, — проворчал Фез Улла, — если уж желает сахиб, — и он показал, как следует доить козу, а Скотт стоял над ним.

— Ну, теперь мы покормим их, — сказал Скотт, — будем кормить три раза в день. Он наклонился над молоком, и судорога свела его лицо.

Если вам придётся поддерживать непрерывную связь между беспокойной матерью козлят и находящимся при смерти ребёнком, вся ваша нервная система может пострадать. Но дети были накормлены. Утром в полдень и вечером Скотт торжественно вынимал их одного за другим из их гнёзда, устроенного из тростниковых рогожек под чехлами повозок. Всегда бывало много таких, которые умели только дышать, и молоко вливали в их беззубые рты капля за каплей с остановками, потому что они давились. Каждое утро кормили и коз, а так как они разбрелись бы без вожака, а туземцы были все наёмные, Скотт вынужден был отказаться от верховой езды и медленно идти во главе своих стад, приноравливая шаги к их ходу. Все это было достаточно нелепо, и он сильно страдал от этой нелепости, но, по крайней мере, он спасал жизнь детям, а когда женщины увидели, что дети их не умирают, они стали понемногу есть незнакомую пищу и тащились за повозками, благословляя хозяина коз.