Труды дня - [23]

Наступило продолжительное молчание, во время которого победа висела на ниточке. Какой-то седовласый грешник, беспокойно топчась на месте, пропищал:

— У нас есть пони и несколько быков и другие предметы, на которых нужен «коуль» (охрана — свидетельство). Они не были куплены…

Сражение было выиграно, и Джон Чинн вздохнул с облегчением. Молодые бхили учинили грабёж, но, если принять быстро меры, все ещё может быть поправлено.

— Я напишу «коуль», как только пони, быки и другие предметы будут пересчитаны передо мной и отосланы туда, откуда взяты. Но сначала мы положим правительственный знак на тех, которых не посещала оспа.

Вполголоса, к оспопрививателю:

— Если вы покажете, что боитесь, вам никогда не видать Пуны, мой друг.

— Для такого количества людей нет достаточно вакцины, — сказал индус. — Они уничтожили официального телёнка.

— Они не поймут разницы. Царапайте их всех и дайте мне пару ланцетов, я займусь старшинами.

Престарелый дипломат, просивший покровительства, стал первой жертвой. Он выпал на долю Чинна и не смел кричать. Как только его освободили, он притащил товарища и кризис обратился как бы в детский спор, потому что те, кому привили оспу, тащили тех, кому ещё не прививали, клянясь, что все племя должно страдать одинаково. Женщины кричали, дети разбегались с воем, но Чинн смеялся и размахивал ланцетом с окрашенным в розовый цвет концом.

— Это честь! — кричал он. — Скажи им, Букта, какая великая честь, что я сам отмечаю их. Нет, я не могу отмечать всех — индус также должен делать своё дело, но я дотронусь до каждого знака, который он сделает, так что все они будут одинакового достоинства. Так раджпуты отмечают свиней. Эй, одноглазый братец! Поймай эту девушку и приведи её ко мне. Нечего ей бежать, она ещё незамужняя, и я не собираюсь жениться на ней. Не хочет идти? Ну так она будет посрамлена своим маленьким братом, толстым, смелым мальчиком. Он протягивает руку, как солдат. Взгляни. Он не боится крови. Со временем он будет у меня в полку. А теперь, мать многих, мы слегка дотронемся до тебя, потому что оспа побывала тут раньше нас. Право, действительно эти чары сокрушают власть Маты. Теперь среди сатпуров не будет изрытых лиц, и вы можете просить много коров за каждую невесту.

И так далее, и так далее — быстрая болтовня раечного деда, приправленная бхильскими охотничьими пословицами и рассказами, полными грубого юмора, — пока не отупели ланцеты и не устали оба оператора.

Но природа человеческая везде одинакова, и непривитые стали завидовать своим привитым товарищам; дело чуть не дошло до драки. Тогда Чинн объявил себя уже не медицинским инспектором, а судьёй и стал производить формальный допрос о грабежах.

— Мы грабили в Магадсо, — просто сказали бхили. — Такова наша судьба. Ведь мы испугались, а когда мы испугаемся, мы всегда воруем.

Просто и ясно, по-детски они рассказали всю историю грабежа; недоставало только двух быков и небольшого количества спирта (Чинн обещал возместить эту пропажу из своего кармана); десять зачинщиков были посланы на равнину с удивительным документом, написанным на листке из записной книжки и адресованным помощнику главного надзирателя местного полицейского округа. Доставить эту ношу было очень опасно, предупредил Джан Чинн, но все лучше потери свободы.

Вооружённые этим документом, раскаявшиеся грабители спустились с горы. Им совершенно не хотелось встретиться с мистером Дендасом Фауном, служившим в полиции двадцатидвухлетним молодым человеком с весёлым лицом; не хотелось им также и посетить вновь арену своих грабежей. Они избрали другой путь и побежали в лагерь единственного капеллана, назначаемого правительством в разнообразные иррегулярные войска на участке в пятнадцать тысяч квадратных миль, и предстали перед ним в облаке пыли. Они знали, что он представляет собой нечто вроде жреца и, что было важнее в данном случае, хорошего спортсмена, щедро платившего своим загонщикам.

Когда он прочёл записку Чинна, он расхохотался, что они сочли за хорошее предзнаменование, пока он не позвал полицейских, которые привязали пони и быков к наваленному у дома хламу и наложили тяжёлые руки на трех из улыбающейся шайки воров. Капеллан собственноручно наказал их хлыстом… Это было чувствительно, но так и предсказал Джан Чинн. Они покорились, но не хотели отдать «коуля» — письменного «покровительства», боясь тюрьмы. Возвращаясь, они встретили мистера Д. Фауна, который слышал о грабеже и не был доволен этим.

— Конечно, — проговорил старший из шайки, когда второе свидание подошло к концу, — конечно, покровительство Джана Чинна спасло нам свободу, но как будто в этой бумажке много побоев. Спрячьте-ка её.

Один из зачинщиков влез на дерево и засунул письмо в щель на высоте сорока футов от земли, где оно не могло сделать вреда. Разгорячённые, избитые, но счастливые, все десять вернулись на следующее утро к Джану Чинну, который сидел среди беспокойно настроенных бхилей. Все они смотрели на свои правые руки, полные ужаса при мысли о немилости их бога в случае, если они станут царапать болячки.

— Это был хороший «коуль», — сказал предводитель. — Сначала капеллан, который рассмеялся, отнял награбленное нами и избил троих из нас, как было обещано. Затем мы встретили Фауна-сахиба, который нахмурился и спросил о грабеже. Мы сказали правду, и потому он отколотил всех нас и обругал. Потом он дал нам два узелка, — они поставили на землю бутылку с виски и ящик с трубками, — и мы ушли. «Коуль» остался в деревне, потому что, как только мы покажем его какому-нибудь сахибу, нас бьют.