Трудус-трудум-труд - [25]

Старик рассмеялся:

— Как это ты говоришь — крепь чиню? Может статься, как раз наоборот. А знаешь, счастливчик ты: не успел в шахту спуститься, а уже встретил Старого Бородача!

Шашаль внимательно поглядел на него.

— Старый-то старый, это верно, а почему «бородач»? Уж, скорее, просто небритый.

Не надо было Шашалю так говорить. Очень рассердился старик и посмеиваться перестал.

— Эй ты, желторотый! Будешь о моей бороде рассуждать, когда свою вырастишь, — если только я дам тебе время её вырастить, а это мы ещё посмотрим!

Шашаль понял, что маху дал, и говорит:

— Я не хотел тебя обидеть. Что хорошего в бороде? У дядюшки Тиофи её и вовсе нет.

— Оставь в покое мою бороду, слышишь ты?

— Но ведь ты же сам говоришь….

— Да, я говорю, что я — Старый Бородач. Понятно тебе? Старый Бородач! Что так спокойно смотришь? Иль не боишься меня?

— А чего тебя бояться? Ты ведь не злой, правда? И потом, дядюшка Тиофи говорит, что в шахте все между собой друзья-товарищи.

Слова Шашаля как-то странно подействовали на старика. Не поймёшь, то Ли досаду, то ли радость они вызвали. Он теперь примостился рядом с мальчуганом на корточках, как все старые углекопы, для которых собственные ноги — самая лучшая скамейка.

Старик долго глаз не спускал с Шашаля, а потом и говорит:

— Значит, ты никогда не слыхал обо мне? Ну что ж, тогда я сам расскажу. И, если тебе удастся отсюда выйти, можешь проверить, спросить там, наверху, обманул я тебя или нет. Тебе скажут, что, коли увидят где Старого Бородача- это, значит, меня, — надо ждать беды. Из тех, кто меня встречал, немногие живыми наверх выбрались. Когда я человеком был — много-много лет назад, — работал я углекопом, вроде твоего дядюшки Тиофи. Работник получше его был. И был здесь тогда мастер, который мне много вреда наделал. Уж так много, что я поклялся отомстить за все свои беды. И, когда я умер, вернулся я в шахту. Вот и хожу тут, а как заслышу, что где-нибудь земля трещит, так скорей туда. У меня слух-то хороший! Потому и говорят, что Старый Бородач беду предвещает. Где я покажусь, там наверняка несчастного случая жди. Сейчас вот слышишь, как земля давит и как трещит крепь? Земля, она тяжело давит…

Тут Шашаль не выдержал. Он весь побелел — только не от страха, а от возмущения:

— И ты мне спокойно об этом рассказываешь? И тебе не совестно? Где это видано, чтоб старый углекоп бросал товарищей в беде да ещё хвалился этим? Я сегодня первый день в шахте, а и то знаю, что, в случае несчастья, надо прежде всего думать о других. Ты ещё говоришь — боятся тебя. Да ты просто гадкий, отвратительный старикашка, вот ты кто!

У Шашаля даже слёзы на глазах выступили, до того он осерчал. Он отвернулся от старика, чтоб тот не видел, как он плачет. Такой нехороший, злой человек ещё подумает, что он испугался его!

Старик помолчал немного, потом смущённо так покашлял и потянул Шашаля за рукав:

— Чудной ты, малыш! Разве это я устраиваю взрывы и обвалы? Я ведь только предвещаю их.

— А тебе что, трудно предупредить о них заранее, чтобы люди успели выбраться? Кому ты мстишь? Мастеру, которого давно в живых нет, или своим товарищам по работе? Хорош углекоп, нечего сказать! Ты и живой-то небось был лодырь да пустослов, из тех, что всё только сулят: «Сегодня я маловато сделал, а вот увидите, сколько я завтра сворочу!» От таких толку чуть. Настоящий углекоп и после смерти не станет вести себя так подло, как ты!

Сразу было видно, что слова Шашаля здорово задели старика. Но Шашаль так рассердился, что и внимания на это не обратил. Поделом ему, Старому Бородачу! Шашаль даже отвернулся от него.

Так вот они и дулись молча друг на друга. И вдруг старик встрепенулся. Что-то его встревожило. Он стоял и как будто прислушивался. Шашаль увидел это краем глаза и тоже стал слушать. Кругом тихо, только вода капает: в шахте всегда где-нибудь протекает.

Старик всё беспокойнее становился и потом дёрнул Шашаля за руку:

— Малыш, а малыш!

Тот вырвал руку:

— Не трогай меня! От паршивей собаки, кроме блох, ничего не жди.

Но старик не отставал:

— Послушай. Да ты послушай хорошенько, малыш!

По его голосу Шашаль понял, что дело, должно быть, нешуточное. Мальчуган напряг слух, и вот слышит он — точно раскаты грома где-то далеко-далеко.

А потом вдруг грохот, будто камни вниз скатываются. И крики. Шашаль побелел весь и повернулся к старику.

— Что там такое? Чего ты ещё натворил?

— Я не виноват, малыш, я только слышал… Но ты не бойся: пока ты со мной, тебе ничего не грозит. Обвал произошёл только на одном участке, в маленьком забое, в самой глубине шахты, и дальше не пойдёт. Я заметил, что крепь там едва держалась.

Но Шашаль уже со всех ног бросился к соседней галерее. Он плакал, спотыкался в темноте и повторял: «Дядюшка Тиофи! Дядюшка Тиофи!» Он хорошо запомнил, что именно в том маленьком забое и работал сегодня Тиофи с двумя своими товарищами. Старик кричал ему вслед:

— Малыш, не ходи туда, вернись!

Но Шашаль даже не слышал его.

Мальчуган совсем голову потерял. Он во весь дух мчался вперёд и вдруг упал прямо под ноги углекопу, который торопился за помощью — спасать тех, кто попал в беду. Углекоп сгоряча выругался, а потом узнал Шашаля. Это был Клот, их сосед и закадычный друг Тиофи. Но в такие минуты некогда разводить церемонии. Клот схватил Шашаля за шиворот и втащил в узкую галерейку, из которой мальчуган только что выбежал.