Трудный Роман - [2]
— Ты правда испугалась? — спросил он, посмеиваясь.
Молча кивнула. Шагнул к ней. Высокий. Насмешливый. Сильный. Наклонился. В больших немигающих зеленоватых глазах что-то пугающее.
— Ну? — спросил чужим голосом. — Что же ты молчишь, малышка?
Не отрываясь, как загипнотизированная, она смотрела в его глаза. Он положил ладони ей на плечи. Она не отстранила его, вся подалась вперед, словно только и ждала этого.
Он смотрел на нее все тем же немигающим взглядом. А она доверчиво улыбалась. В голове, в груди звенящая пустота, и сердце, кажется, парит в невесомости. И мысли, свободные от оков, несутся неведомо куда.
Да, все это было, и никуда от этого не денешься… Протянул ей свои крепкие руки, улыбнулся:
— Ну, давай дружить.
Хм, ничего такого не было… Но ведь сама бегала за ним… Из-за нее в голову, непрошеная, лезла всякая муть и чертовщина, от которой замирало сердце…
Резкий, оглушительный, как сигнал тревоги, звонок разрезал коридорный шум, погнал в классы.
Учительница литературы Мария Ивановна, или, как они ее здесь сокращенно называют, Марианна, зашла вместе со всеми. Ну, ну! Скажите, пожалуйста, какой демократизм! Роман с любопытством уставился на нее. Молодая, стройная, модная. Бросила на стол сумку. Еще никто не опомнился, уже требует:
— Табаков!
Но Табаков не торопится. Поднял удивлённые глаза, словно его отвлекли от важного дела:
— Что, Марианна?
— К доске. И быстрей — не тяни время.
— А я не тяну, Марианна, — говорит он и неторопливо выбирается из-за парты, подходит к доске. — Что отвечать, Марианна? — виновато спрашивает Табаков. Ничего себе паренек, симпатяга, среднего роста с приятным, располагающим лицом. Глаза у него серые, спокойные.
Марианна оборачивается к Табакову и в упор смотрит на него. Табаков хлопает глазами.
— Раннее творчество Горького, — быстро выговаривает учительница и отворачивается от ученика, понимая, что дальнейшее объяснение с ним в высшей степени бесполезно.
— Я понимаю, я понимаю, — поспешно говорит Табаков. — Эту тему вы задали подготовить самостоятельно. Да вот беда — не знаю, с чего начать.
— Костя, не тяни, ради бога, — нетерпеливо просит учительница. — Если не готов, садись…
— Хорошо, хорошо, — поспешно говорит Табаков каким-то приятным, мягким, успокаивающим голосом. — Я буду отвечать. Только можно не по учебнику, а от себя?
Марианна кивает, мгновенно успокаивается, садится на стул, закидывает ногу на ногу. Табаков начинает говорить. Узкая туфелька-лодочка Марианны качается в такт неторопливой, складной речи Табакова. Роман смотрит на туфлю-лодочку. Класс притих, заинтересованно внимает.
На лице Марианны улыбка. Но едва открыла рот, как Табаков протянул в ее сторону руку.
— Только не перебивайте, пожалуйста, Марианна. А то я сразу собьюсь.
Он называет ее Марианна, но никто, в том числе и она, на это не обращает внимания. Учительница кивает. Ее туфелька-лодочка, словно челнок в ткацком станке, задвигалась быстрее. Туда-сюда.
Наконец Табаков замолчал.
— Все? — сдержанно спросила она.
— Все, Марианна, — кивает он. — Извините, если что не так. Вы сами просите говорить, что думаешь.
— Конечно. — Марианна поднялась с места. На щеках ее легкий румянец. До чего же она красива! — Ты человек, а человек — это, это…
— Звучит гордо! — хором подсказывает класс.
— Да, да, именно гордо, — улыбается Марианна. — Надо всегда думать самостоятельно…
— Конечно, — удовлетворенно кивает Костя. — Мыслю — следовательно, существую.
— Правильно, — говорит Марианна, — ставлю тебе «пять». — Марианна наклоняется над журналом. — За то, что хорошо обосновал свою точку зрения.
Табаков направился к своему столу. В классе тихо посмеивались. Табаков понравился Роману. Парень в порядке. Конечно, загнул. Но сразу видно — не дурак. Имеет свое мнение. И не без юмора.
После ответа Кости разгорелся спор. Ученики кричали, перебивая друг друга. Голоса охрипли, глаза у всех горели, как у Марианны, которая то вскакивала с места, то снова садилась, то запальчиво, как девчонка, кричала, то, безнадежно махнув рукой, закрывала себе уши ладонями.
Забавная история. На вид не учительница, а манекенщица из Центрального дома моделей. А приглядись — не преподает, а живет здесь умом и душой. Интересно: а для себя у нее что-нибудь остается? Какая она в другой обстановке? Не может же она вот так, без остатка, всю себя выплескивать здесь, в классе, мальчишкам и девчонкам, которые забудут ее, едва переступят порог школы.
Какой огромный, трудно постижимый, меняющийся мир — каждый из этих мальчиков и девочек. Казалось, она прикасается к нему руками — нежному, пульсирующему, мятущемуся. В горячих безднах их душ, ни на секунду не замирая, бурлит этот мучительный, таинственный и прекрасный процесс — формируется личность человека.
Всего лишь год с небольшим она впервые переступила порог школы и как учитель вошла в класс с сердцем, открытым для любого удара, и готовая всем своим существом понимать и уважать ребят. Знала — только тогда она и сможет управлять ими. Они встретили ее жесткими и бесцеремонными взглядами. В них не было ни сочувствия, ни желания помочь, ни готовности к послушанию — ничего, кроме голого и снисходительного любопытства.
