Трудный ребенок - [9]

— Мне ведь и полы говорили помыть!

При этом малыш обильно поливал жиром и без того скользкие ступеньки. Потом он замер на мгновение, усмехнулся своей шикарной рекламной улыбкой — и приладил маленький трамплинчик на предпоследней ступеньке…

Все вышло, как и задумал Джуниор. Через гостеприимно распахнутое окно на втором этаже сестра-хозяйка вылетела с истошным криком:

— Джуниор!

Она довольно мягко приземлилась в свалку пищевых отходов, распугав вездесущих ворон и галок.

Вечером в приюте было необычайно тихо. Воспитательницы-монашки на время перестали предъявлять взаимные претензии — время было не то: приходилось отказаться от мелких дрязг во имя великой цели. Последнее происшествие показало, что их враг номер один, Джуниор, вступил на тропу войны. Где-то там, в черных глубинах застывших спален их кровожадный и свирепый противник готовился к новым сражениям. Нервы у сестер-монахинь не выдержали.

С утра к кабинету мистера Дибати сплоченной группой отправились все воспитательницы приюта. По дороге они выбрали самую красноречивую из всех — Кетрин, чтобы она предъявила заранее подготовленный ультиматум директору: либо они все, либо один Джуниор.

Однако в кабинете каждой захотелось лично рассказать о тех бедах, которые принес ей маленький разбойник. Воспитательницы старались изо всех сил перекричать друг друга и сообщить господину директору именно тот эпизод из ужасной педагогической практики, который должен был окончательно убедить узкоглазого японца.

Директор только успел разобраться, что привело в такое возбуждение обычно сравнительно спокойных и уравновешенных сотрудниц. Больше же абсолютно ничего он понять не мог. Крики монашек слились в протяжный вой. Это было даже похлестче, чем шум в классе, когда на урок по какой-либо причине не являлся вовремя учитель. Монашки с перекошенными от ненависти лицами кричали что-то про ковры, унитазные бачки, туфли и косички, тлеющие шнурки, оконное стекло, чернила, свечки, портреты святых, мыло, сигаретные окурки, дымящуюся шерсть.

Обычно спокойно воспринимавшая всякие перегрузки голова директора пошла кругом, и он изо всех сил закричал:

— Пожалуйста, помолчите! Ну помолчите, пожалуйста. Пожалуйста, — не давая подняться новой волне проклятий в адрес Джуниора, он продолжал: — Ну ладно, ладно. Абсолютно нет никаких доказательств того, что Джуниор каким-то образом связан с происшедшей вчера трагедией.

— Какие нужны доказательства? Он злой. Посмотрите, какие он делает рисунки: чудовища, драконы, пожирающие людей, — одна из монашек продемонстрировала произведения юного художника.

Мистеру Дибати картинки, как ни странно, понравились. Правда, об этом он, естественно, не сказал. Он окинул взглядом разъяренные лица монахинь и с удовлетворением подумал: «Хорошо, что эта ненависть направлена не на меня. Слава Богу. Ну и рожи!» Вслух же он произнес:

— Подождите, я не говорю вам, что я великий психолог. Я не великий психолог. Единственное, что я могу сказать… Может быть, просто ему надо, чтобы его любили.

Вот тут-то наконец и зазвучал голос Кетрин:

— Хватит чепуху говорить! Или он отсюда уйдет, или найдешь себе каких-нибудь других монашек.

Взглянув на монашек, директор понял, что ему придется пойти на уступки.

— Эй, пожалуйста, не надо спешить! Давайте сделаем глубокий вздох и расслабимся. Единственный способ, которым мы можем все это выяснить, — это выслушать Джуниора.

Монашки принялись было возмущаться, кричать, что это уже не поможет. Но большой педагогический опыт подсказывал им: обвиняемый имеет право на последнее слово.

Известие о происходящем в кабинете директора совещании мгновенно разнеслось по всем уголкам приюта. Поэтому, когда парламентеры от воспитателей отправились к Джуниору, они нашли значительные положительные изменения в поведении мальчика. Тот признавал все свои ошибки, просил прощения и был готов к публичному покаянию.

Процесс решили провести не откладывая — в тот же день, после обеда. Собрались чуть ли не все обитатели приюта. Директору всегда нравились показательные мероприятия.

Мальчика ввели в переполненное помещение. По мгновенно образовавшемуся проходу он подошел к судьям. Вид Джуниора недвусмысленно говорил о глубоком раскаянии.

— Извините меня, пожалуйста, простите меня, пожалуйста, не заставляйте меня таскать эти тяжелые камни и драить грязные туалеты. Я хочу быть хорошим мальчиком… Я обещаю.

Слова Джуниора не произвели большого впечатления на хорошо знакомых с его уловками воспитательниц. Но директор был намерен провести эксперимент до конца:

— Ну вот, видите! Он говорит, что извиняется.

— Пожалуйста, дайте мне еще один шанс. Я теперь буду делать уроки, я стану умным и… буду священником.

Директору давно не выпадало случая показать свое красноречие:

— Слышали! Он будет священником. Священник — это же почти как монашка в пиджаке. Мальчик-монашка! Он хочет стать монашкой! — голос мистера Дибати звенел патетикой. — Надо быть великим человеком, чтобы признать свои собственные ошибки. И он — великий человек. По мнению моего агентства, которое я представляю, Джуниор никуда не пойдет из этого приюта…