Трудный переход - [9]

И вдруг с нового года запрет на чубы был снят. Некоторые солдаты на радостях отрастили себе усы. Месяца полтора носил их даже Ишакин. Но не вынес насмешек. Усы у него оказались какой-то непонятной масти, как говорили остряки, серо-буро-малиновой. Зато у связного комроты Воловика усы выдались на зависть всем. На что уж Курнышев, который органически не терпел вольностей и не любил, чтобы кто-то рядом с ним подавал дурной пример, даже он не высказал своему связному неудовольствия. Это поветрие с чубами и усами капитану явно было не по душе, но он не мог запретить, коль высшее начальство дало «добро». В этом смысле он оставался немного консерватором: был твердо убежден, что чубы и усы в армии — непозволительная роскошь, разбалтывают дисциплину да портят молодцеватый вид. Но капитан ни в чем не упрекнул Воловика, хотя у него не раз появлялось желание взять ножницы и обкорнать лихие пики воловиковских усов. Желание, конечно, вздорное. Курнышев только посмеивался над самим собой, на секунду вообразив, как бы это он делал.

Ишакин, увидев рядом с собой старшего сержанта, спросил недовольно:

— Старшой, кто это наскипидарил нашего лейтенанта? Чего это он, как рысак, несется, будто здесь не минное поле, а асфальт?

— И тебе придется подтянуться, — ответил Андреев и поморщился — вечно Ишакин что-нибудь такое скажет. Но солдат не слышал ответа старшего сержанта, потому что уши его были прикрыты наушниками. Тогда Андреев жестом показал, чтобы тот снял наушники, и повторил: — Подтянуться придется.

— Да вы что? — сверкнул глазами Ишакин. — Белены объелись? Мы же, как курята, повзлетаем на воздух.

— Будь внимательней — и не взлетишь. И точка: приказы не обсуждают. Ясно?

— Так точно, товарищ старший сержант!

Ворча что-то себе под нос, Ишакин поправил наушники и двинулся вперед уже быстрее.

Андреев втыкал острие щупа в землю касательно. Проверял только подозрительные места. Вот здесь, например, заметно пожухла трава, рядом валяется засохший комок земли, похожий на серый камушек. Это уже подозрительно. Острый щуп легко вошел в дерн и царапнул металл. Мина.

Взвод как раз подходил к развилке дорог. Здесь сходились два рукава: тот, по которому шли минеры Васенева, а справа, на втором рукаве, орудовали хлопцы Черепенникова. Сквозь мелколесье, разделявшее эти дороги, видны были фигурки солдат, так же сосредоточенно исследующие землю миноискателями и щупами.

Андреев опустился на колени, привычно руками откинул дерн и увидел немецкую противотанковую мину. Быстро отвинтил взрывную головку. И в это самое время заметил, как рядом, на бровке кювета, поднялись маленькие фонтанчики земли, взбитые пулями. И не сразу сообразил, что это стреляли по нему. А поняв в чем дело, растянулся на земле — и вовремя. Потому что прогремела следующая автоматная очередь, более прицельная. Пули равнодушно пропели над головой. Андреев сполз в кювет. Снял автомат. Осторожно приподнял голову, стараясь определить, откуда стреляют. Видимо, обстреляли и ребят из взвода Черепенникова. Оттуда в ответ кто-то закатил лихорадочную очередь.

Андреев осмотрелся. За развилкой начинался смешанный лес, встал стеной. А перед ним — поляна, возле которой и сливались дороги. Стреляли из леса. Можно проползти по кювету вперед, ближе к развилке, и определить, сколько их там?

Кто-то еще скатился в кювет. Андреев посчитал, что это Ишакин, а оказался — Гордей Фомич. Он должен быть со старшиной, а очутился здесь.

— Что вы делаете? — сердито спросил его Андреев.

Гордеев на полном серьезе ответил:

— Воюю, товарищ командир.

— Без вас обойдемся.

— Зачем же без меня, коли я здесь? «Кукушки» там засели, верно говорю.

В самом деле. Эта простая догадка почему-то сразу не пришла Андрееву в голову. Со стороны Черепенникова опять застрочил автомат, и «кукушка» перенесла огонь туда. Андреев воспользовался этим и сделал бросок вперед, а за ним — Гордей Фомич. Немцы ударили по кювету, но опоздали: Гордеев и старший сержант уже плотно прижались к земле. В это время кто-то, видимо, сделал такую же перебежку со стороны Черепенникова. И теперь как бы установилась косвенная связь с соседом. Когда автоматы немцев, а их было не больше трех, полоснули вдоль того рукава дороги, Андреев с Гордеем Фомичом сделали еще один бросок. Нервы у «кукушек» не выдержали. Кто-то из них счел за благо поскорее унести ноги, но один отчаянный остался. Он то и дело огрызался очередями, короткими и злыми.

— А ведь я его вижу, — сказал Гордей Фомич, подползая вплотную к старшему сержанту. — Гляньте правее. Сосна на отшибе. Березки вокруг нее. Чернеет, видите?

Теперь Андреев увидел. Тщательно прицелился и нажал на спусковой крючок. Автомат, как живой, забился в руках. Немец ответил очередью.

— А вот я его сейчас… — проговорил Гордей Фомич, устраиваясь поудобнее для стрельбы из своего карабина. Андреев заметил, как вздрагивает кончик его рыжего уса, а на лбу выступила мелкими бисеринками испарина. Гордеев выстрелил, быстро перезарядил и выстрелил еще раз, и черное пятно на сосне вдруг дрогнуло и переместилось немного вниз. Но не упало. Гордеев выстрелил еще раз, но пятно не шевелилось. Не было в ответ и очередей. Тогда Гордей Фомич с опаской приподнялся. Выстрелов не было. Андреев резво вскочил на ноги и помчался к сосне. За ним еле успевал Гордей Фомич. Бежали к сосне и от Черепенникова, кажется, сам лейтенант. Когда приблизился, Андреев заметил на его виске струйку крови.