Трудный переход - [52]

Шрифт
Интервал

Сложное дело — философия.

В сорок третьем в отряд Давыдова привели до десятка пленных немцев. С этих слетел внешний лоск, они не хорохорились, старались уверить комбрига, что они люди маленькие, им приказали — вот и воюют.

Нынче под Бобруйском пленных взяли массу, они лопотали одно: «Гитлер капут, война капут!» Поумнели, когда навалилась грозная сила.

Демиденко жил у вдовушки, с немцами якшался. Конечно, лучше их знает, чем я, ну и что? А какой ценой эти знания получены? В этом, видимо, надо разобраться.

Андреев очнулся: кто-то положил ему на лоб теплую сухую ладонь. Открыл глаза и увидел Свету. Она смотрела улыбчиво, но-доброму, и он лишь сейчас рассмотрел, какая она хорошая. Глаза карие, глубокие. Такие могут быть очень ласковыми. Носик чуть вздернут, и, пожалуй, это хорошо, потому что прямой нос мог бы нарушить симметрию лица. Губы пухлые, сочные, сердечком.

— Обедать пора, — проговорила Света.

На табуретке стояла миска с борщом и лежало три ломтика хлеба. Григорий ощутил раздражающе вкусный запах борща и услышал, как два соседа дружно скребут ложками.

— Вы лежите, лежите, — обеспокоилась Света, когда Григорий хотел подтянуться и сесть. — Я вас покормлю.

Григорий опешил: она его будет кормить? С ложечки? Не было такого и не будет! Он покраснел от досады.

— Помогите-ка, — властно сказал Свете, и она безропотно помогла ему подтянуться и сесть, сунув под спину подушку. Полотенце постелила на грудь и поставила туда миску.

— Свет, — подал голос Демиденко, успевший расправиться со своей порцией, — поухаживай за мной.

— Вы и без моих ухаживаний обходитесь.

— Могу и не обходиться.

— Попробуйте только.

— А что будет?

— Доктору скажу.

— Ай, ай, ай, ябедничать нехорошо. Откуда такая?

— Отсюда не видать.

— Все же?

— Из Сибири.

— И я из Сибири, — обрадовался Алехин. — Сельцо у нас маленькое, а кругом тайга.

— Видишь, и земляк выискался.

— Я из Красноярска.

— У нас Байкал рядом.

— Ешьте, ешьте, хватит разговаривать, я за вторым пойду.

Уходя, она мельком взглянула на Григория, он, перехватив ее взгляд, улыбнулся.

После обеда Андреев попросил Свету принести какую-нибудь книгу, и она дала Островского «Как закалялась сталь».

Вечером на четвертой пустой койке заменили белье, а позднее Света привела нового обитателя. Григорий оторвался от книги, чтоб посмотреть, и содрогнулся. Человек не был ранен, он обгорел. Шел медленно, неся впереди себя вытянутые руки. Кожа на них сгорела до локтей. Это был сплошной розово-сочащийся ожог. Лицо походило на безжизненную маску. Не было даже ресниц и бровей — сгорели.

Света помогла новичку лечь на спину, и он лежал, подняв руки. Девушка стояла возле него и полотенцем отгоняла мух. Окно в палату почти не закрывали: на улице было тепло, и мух набралось много. На них как-то не обращали внимания. Сейчас же мухи устремились на обожженное тело.

Появился доктор Кореньков. Он приказал Свете принести две подушки и вызвать какого-то Дудку. Подушки Света подложила под локти больного, и ему стало удобнее держать их. Дудка оказался щупленьким рыжим мужичком, на котором красноармейская форма висела, словно на вешалке.

— Сделай, — сказал ему доктор, — такие колпаки-наручники из мелкой сетки. Для лица тоже.

— Слушаюсь, товарищ военврач.

Дудка, боясь прикоснуться к больным рукам, на расстоянии смерил их длину складным метром и исчез так неслышно и незаметно, что Григорий глазом не успел моргнуть. Проворен Дудка!

— Где вас так? — спросил Кореньков.

— Под Радомом.

— Ничего, до свадьбы заживет.

— Я женат, доктор.

— Тем более. Значит, еще быстрее заживет.

— Доктор, я хочу спать. Не спал четверо суток. Но уснуть не могу.

— Потерпите. Вот Дудка сделает вам латы, и что-нибудь придумаем. Перевязывать нельзя, а так мухи замучают.

Через час Дудка принес свои изделия. На лицо надели что-то вроде накомарника из тонкой металлической сетки, очень просторного — между сеткой и лицом расстояние было не меньше десяти — двенадцати сантиметров. На руки Дудка смастерил подлокотники, которые сверху тоже обтянул сеткой. Руки по локоть оказались внутри, словно в мышеловке. Дудка, видать, головастый мужик: сделал так, что эти приспособления не больно, но прочно крепились, и человек мог вставать и ходить с ними.

Света принесла маленький стаканчик мутноватой жидкости — снотворное. Новенький принял его, но уснуть не мог. Лежал на спине и ждал, когда лекарство станет действовать, а оно не действовало. Тогда он разозлился, сполз с койки и, открыв дверь, закричал:

— Сестра-а-а!

Кто-то из коридора отозвался, пообещав прислать ее. Но для большей убедительности больной еще раз крикнул сестру и остался ждать у двери, странный в своем облачении, словно бы пришелец из другого мира.

Прибежала Света. Новенький потребовал:

— Дайте еще этой пакости!

— Не могу, да вы ложитесь.

— Не можешь?! А я мог гореть в танке?! Думаешь, на коленях буду упрашивать?! Не принесешь, весь госпиталь на ноги поставлю, я вам устрою концерт! Живо!

У Светы от обиды задергались губы, и, чтобы не расплакаться, она круто повернулась и убежала.

— Доктора! — закричал ей вслед танкист.

Григорий сказал:

— Разве можно так с девушкой разговаривать? Она-то при чем?


Еще от автора Михаил Петрович Аношкин
Рубежи

Автобиографическая повесть. Автор выступает в ней представителем поколения, что пришло в жизнь после Великого Октября, а в пору зрелости первым приняло на себя удар фашистских полчищ, ценой великих жертв отстояло свободу и независимость Родины.


Уральский парень

Во время войны командир роты партизанского отряда Балашов — уроженец города Кыштыма — сталкивается не только с врагами в немецкой форме, но и с предателями, обманным путем попавшими в партизанский отряд. За мужество и героизм ему присвоили звание Героя Советского Союза.


Прорыв. Боевое задание

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кыштымские были

В сборнике челябинского прозаика Михаила Аношкина повествуется об Урале, родном и близком автору крае, о простых людях, их труде и заботах, сложных и интересных судьбах.Основу сборника составляет повесть «Куприяновы» — рассказ о большой уральской семье с устоявшимися традициями, члены которой проходят сложный и подчас противоречивый путь.Эту повесть как бы продолжают истории, рассказанные кыштымским старожилом Иваном Бегунчиком, дополняя и развивая тему любви и привязанности к родной земле, своему краю.


Кыштымцы

Михаил Петрович Аношкин — автор более двадцати книг.Ведущая тема его творчества — Великая Отечественная война. Ей посвящены повести «Суровая юность», «Уральский парень», трилогия, в которую вошли книги «Прорыв», «Особое задание» и «Трудный переход».Новый роман Аношкина — о первых шагах советской власти в уральском городе Кыштыме, о поисках путей к новой жизни.


Просто жизнь

Михаил Петрович Аношкин — автор восемнадцати книг. Член СП. Участник Великой Отечественной войны. Ей посвящены повести «Суровая юность», «Уральский парень» и трилогия, в которую вошли «Прорыв», «Особое задание» и «Трудный переход». Эти повести вышли отдельными книгами в Воениздате.В книгу «Просто жизнь» вошла повесть «Дорогу найдет идущий» и рассказы, посвященные, главным образом, сегодняшнему дню, проблемам, волнующим нашего современника.


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.