Трудный месяц май - [23]

— Вот она и сама явилась, Люська!

Потом из кустов ивняка вылетел рябчик и опять скрылся в зарослях.

— Он сейчас почками и сережками питается, — со знанием дела сообщил Ростик. — А летом в лес переселится, за брусникой и рябиной.

— Ты кого больше всех из птиц любишь? — спросила Алена.

— Орла, — сказал Антон, хотя знал могучую птицу лишь по картинкам и чучелам.

Ростик видел орлов, но ему по душе красногрудый снегирь.

— Для меня снегирь почему-то на милиционера похож, — засмеялась Алена.

И Ростику стало смешно, а Антон вдруг подумал о старшем лейтенанте Осипове. Вот до кого бы только раньше срока не просочилась их тайна!

— Пошли, — сказал Антон, — нечего тут маячить.

Они придирчиво осмотрели новую маскировку из живых кустов и остались довольны.

Когда на другой день опять пришли к тоннелю, все как будто было нетронутым. И кусты вроде сразу прижились.

Подсветили фонариком, нашли лопату. Совок почему-то присыпанным землей оказался. И вообще земли под ногами много.

— Разве мы вчера не выгребли все? — уже предчувствуя недоброе, спросил Антон.

Алена и Ростик ничего определенного ответить не смогли.

Потом Антону показалось, что и проход углублен. Тут уж все поняли, что просто забыли, на чем вчера закончили работу.

Когда и в следующий раз почудилось, якобы кто-то в их отсутствие продолжал начатое дело, каждый промолчал, дабы не вызвать на себя насмешек. Но перед уходом, не сговариваясь, оставили контрольные приметы: лопату положили острием к выходу и под совок, ведерко вдавили у стены завала.

Явившись в тоннель в четвертый раз, Антон, Ростик и Алена, к великому своему огорчению и теперь уже обоснованной тревоге, поняли: кто-то работает в их отсутствие. И работает, честно признаться, неплохо: потайной ход углубился на пять шагов.

— Что делать будем? — шепотом спросила Алена.

В мрачном и сыром подземелье с полукруглым, выложенным из кирпича перекрытием говорить почему-то хотелось шепотом. Особенно теперь, когда обнаружились явные чужие следы.

Совещание длилось недолго. Вероятнее всего, дело это рук Барбоса. Больше пронюхать некому: все предосторожности соблюдали и ни слова никому. Действовать надо как можно быстрее, пока Барбос или кто другой неизвестный первым не проник в подвал.

Работали в тот день до ночи, до изнеможения, но так и не пробились до чистого тоннеля, а он должен был где-то уже свободным быть. Не могло же его от Волхова до подвала обрушить!

— Завтра, — сказал Антон, тяжело дыша, — копать будем только понизу. И ползком проберемся, а работы будет меньше.

Тот, неизвестный, согласился с разумным решением: отрывал не тоннель в средний человеческий рост, а небольшой лаз. Вероятно, самым правильным было бы выследить этого неизвестного, но это не удавалось сделать: до обеда — в школе, на ночь из дому не убежишь. И так косятся: «Куда каждый вечер пропадаешь?» — «К вечеру художественной самодеятельности готовимся, репетиции…»

Встречаясь с Барбосом, Антон пристально заглядывал ему в собачьи глаза, но разве у такого пройдохи выведаешь что-нибудь, да еще по глазам!

— Чего гляделки пучишь? — Барбос замахнулся, но не ударил, а так, приложил к груди свою лапу.

Антон посмотрел на нее и понял: он! Под ногтями Барбоса бурые лунки. Вчера как раз глинистый грунт пошел, и у Антона на пальцах такие же отметины.

Открытием своим Антон, конечно, немедленно поделился с друзьями. Что решить? Думали, гадали, ничего нового не нашли. Только копать, и побыстрее, опередить Барбоса. А Барбос — драться с ним нет смысла, в милицию не пожалуешься — пусть себе копает на общую пользу.

Так и работали еще три дня, в две смены. До обеда — Барбос, один за троих, после обеда — трое: Алена, Ростик, Антон.

А жизнь между тем шла своим чередом. Кончался учебный год. На дом задавали уже не так много, но выкликали к доске чаще. Светлана Васильевна, наверное, пыталась улучшить табель Антона, а делала только хуже для него. Ему сейчас в голову вообще никакие школьные мудрости не лезли, других забот хватало. Так, на четырех тройках, как на двойных колесиках, катился к последнему в этом году звонку.

«В шестом поднажму, — утешал себя Антон. — Захочу — сразу даже в круглые отличники выскочу».

Хорошо, что планы эти он про себя высказывал: со второго класса грозится в передовики выйти.

На Светлану Васильевну Антон не обижался. Но она сама чуть все не испортила: вступила из самых благих побуждений в переговоры с родителями. Причем не к себе в школу вызвала, сама пришла. И не домой, а прямо на работу. Маму Антона искать ведь просто: задрал голову, увидел крановый журавль и двигай к нему. Светлана Васильевна так и поступила, пришла к матери на работу…

Отец строго-настрого приказал после школы сидеть дома. Домашний арест как бы. В такое горячее, ответственейшее время!

Нет, если уж начались неприятности, целой полосой пойдут. И дядя Армен, старший лейтенант милиции, подозрительно что-то заговаривать стал:

— Как дела, Антоша?

— Никак.

— Так уж никак?

Глаза у Осипова добрые, смеющиеся, но такие проницательные, насквозь видят.

— Никак, — повторил Антон и скосил глаза.

Осипов погладил черные усики и добродушно закончил: