Трудные страницы Библии. Ветхий Завет - [108]

Любезность жены усладит ее мужа, и благоразумие ее утучнит кости его. Кроткая жена — дар Господа, и нет цены благовоспитанной душе. Благодать на благодать — жена стыдливая, и нет достойной меры для воздержанной души. Что солнце, восходящее на высотах Господних, то красота доброй жены в убранстве дома ее» (26, 16–21).

Характерно — и общеизвестно — прославление «сильной жены» или лучше «добродетельной жены» в гл. 31, 10–31 книги Притчей. Многочисленны и восхваления целомудрия.

В особенности книги Премудрости на каждом шагу превозносят чистоту сердца (Притч 6, 20–25), взглядов (Сир 9, 3, 7; 23, 5), поступков, перечисляя вред от противоположного порока (Притч 5, 1-23); (Сир 19, 2, 3; 23, 16–27), напоминая о необходимости своевременно бежать от соблазна (Притч 2, 10–19; Сир (4, 11, 12); библейская история вспоминает наиболее значительные эпизоды, связанные с проявлениями соответствующих добродетелей: честность Ноя (Быт 6), стыдливость Сима и Иафета (Быт 9), героизм Иосифа (Быт 39) и Сусанны (Дан 13), благонравие Товии (8, 5-17), Юдифи (8, 4–8) и многих других.

Это законодательство и практика, глубоко здоровые и вполне отвечающие требованиям религиозной этики, составляют фон, на котором и должны рассматриваться предписания Моисея о разводе и многоженстве. Итак, речь идет не о двух крайних случаях, между которыми плавает система бесконтрольной вседозволенности, а о двух исключениях, темных пятнах на светлом поле.

На самом деле, Закон не устанавливает однозначно развод, а, признавая его существование и употребление, распространенное в Месопотамии^, [285] ^—ограничивает его применение. Так, в некоторых случаях он отнимает у мужа право отпустить жену (Втор 22, 13–19; 22, 28–29). В классическом тексте книги Втор 24, 1–6, Закон требует от разводящегося письменного документа, как для того, чтобы избежать слишком легкого к этому вопросу отношения, так и для того, чтобы позаботиться о будущем жены. Кроме того, он запрещает бывшему мужу снова жениться на покинутой женщине после того, как она была замужем за другим — очевидно для того, чтобы внушить больше осмотрительности при принятии решения, которого нельзя изменить.

То же самое мы видим и в отношении многоженства. Оно было фактом: Закон, как справедливо замечает Лезетр [286], не поощряет его, но и не осуждает. Он касается его только мимоходом, чтобы запретить жениться на двух сестрах (Лев 18, 18), и чтобы обеспечить сыну менее любимой жены право первородства по отношению к сыну любимой жены (Втор 21, 15–16); и, запрещая царю, сколь бы богатым он ни был, иметь большое число жен (Втор 17, 17), предписывает первосвященнику единобрачие (Лев 21, 1314). Впрочем, единобрачие было всегда широко распространенным обычаем в Израиле, в особенности среди массы народа. После вавилонского пленения в библейском повествовании вообще не встречается указаний на полигамию, которая ко времени Иисуса Христа по-видимому почти совсем вышла из употребления [287].

Таким образом, положение с разводом и полигамией объясняется, конечно же, терпимостью Господа. В той среде и при той степени духовного развития Бог в Своей снисходительности там, где вопрос касался только так называемых второстепенных принципов естественного закона, не пожелал предъявить больших требований. Таково авторитетное толкование, данное Христом по вопросу о разводе. Его мысль по этому поводу можно сформулировать так: Моисей не мог требовать большего "по жестокосердию", т. е. из-за нравственной грубости евреев и потому ограничился предписанием правила, введя формальность — требование разводного письма (Матф 19, 8). Это объяснение можно распространить и на проблему полигамии.

Итак, речь идет о промежуточном периоде, охватывающем два тысячелетия истории Израиля и завершающемся новозаветным Откровением, которое вернуло браку его первоначальное достоинство и совершенство, укрепляя человеческую немощь сверхъестественными средствами, кои опираются, в частности, на сам брачный договор, возведенный к достоинству таинства.

Предусматриваемые законом случаи нечистоты [288]

102. Неприятное впечатление могут произвести на читателей Ветхого Завета мелочные предписания законов о нечистоте и о соответствующих способах или ритуалах очищения, специально оговоренных в книге Лев 11–15.

У читателя-христианина возникает вопрос: какое отношение имеют эти правила к здоровому нравственному чувству, и он склонен видеть в них что-то вроде фарисейского уклона, проявившегося задолго до появления самих фарисеев. Надо признать что, действительно, мораль не имеет никакого или почти никакого отношения к этим наставлениям, и поспешим отметить, что и сам Ветхий Завет придерживается того же мнения. Вот доказательство: соприкосновение с мертвецом делает человека нечистым (Числ 19, 11–22). Если бы здесь шла речь о нравственном предписании, то надо было бы сделать вывод, что к мертвецам никогда нельзя прикасаться, и нарушитель этого правила должен чувствовать угрызения совести, сознавая свою вину.

Вместо этого Ветхий Завет возносит бесконечные хвалы милосердию Товии, который погребал тела казненных (Тов 2, 1–9). Следовательно, Товия совершал доброе дело и одновременно навлекал на себя нечистоту. Что же тогда такое — нечистота? Это просто запрещение совершать, находясь в этом состоянии, культовые обряды, требующие соприкосновения со священными предметами.