Трудные дни сорок первого - [72]

Бережно храню все эти годы копию донесения политотдела армии о подвиге бойцов 1-го эскадрона 111-го кавалерийского полка. Эскадрон оборонял село Белое. Враг имел многократное превосходство в людях и силе огня, беспрерывно атаковал, но кавалеристы не отступали. В живых осталось только шесть человек. Они держались до конца. Лишь когда кончились патроны, когда были израсходованы последние гранаты, они штыками проложили себе дорогу и вышли к своим.

В этот день враг ни на шаг не продвинулся к городу. Все его исступленные атаки были отбиты. И где-то уже ближе к полуночи, когда лишь изредка то тут, то там одиноко ухали дежурные пушки гитлеровцев, генерал Ермаков, переговорив по телефону с командирами дивизий и выслушав их доклады о готовности соединений к бою, который, мы знали, возобновится если не через два-три часа, то уж с рассветом-то обязательно, сказал мне:

— Кажется, Константин Леонтьевич, самый подходящий момент рассмотреть на заседании Военного совета директиву по партийно-политической работе…

Разумеется, за давностью лет я не смогу сейчас воспроизвести слово в слово составленную мною совместно с политотделом и адресованную политработникам армии специальную директиву. Разыскать в архиве ее оригинал или хотя бы копию мне не удалось, не помню я во всех деталях и своего выступления на Военном совете, но за его общий смысл ручаюсь. Война с немецко-фашистскими ордами, говорил я, это война за жизнь русского, украинского, белорусского и других братских народов СССР, война за жизнь наших отцов и матерей, жен и детей, за существование вашей социалистической Родины, пашей Советской власти. Священный долг политработников — воспитывать ненависть к гитлеровцам, творящим зверства в отношении пленных и мирного населения на временно захваченной территории, воодушевлять бойцов и командиров на яростную борьбу за каждый метр земли на подступах к Туле…

В тот же день, 1 ноября, армейская директива по партийно-политической работе приобрела реальную силу. Политработники, коммунисты призывали воинов стоять насмерть, разъясняли значение Тулы для общего хода сражения за Москву, рассказывали о помощи Ставки защитникам города. Это поднимало моральный дух личного состава, умножало его силы, укрепляло решимость любой ценой, даже ценой жизни, остановить врага.

А фашисты вновь и вновь бросали танки и мотопехоту на штурм Тулы. Как мы накануне и предполагали, бой 1 ноября начался с рассветом и не утихал до позднего вечера. Высокого накала он достиг в полосе обороны 154-й стрелковой дивизии. За день наши воины отбили шесть атак противника и сами не раз переходили в контратаку.

Несколько необычный бой разгорелся в ночь на 2 ноября. И в номере газеты «Известия» за ту же дату была напечатана обширная корреспонденция об этом бое. «Части т. Ермакова, — писал автор, — днем и ночью отражают атаки врага, удерживают оборону. В одном месте немцы пытались пройти к городу в обход с фланга, но наскочили на наш укрепленный район. Десять вражеских танков было подорвано…

Сегодня ночью враг сделал еще одну отчаянную попытку прорваться сквозь оборону. Большая группа фашистских танков развернутым строем, с зажженными фарами, без выстрелов подошла к оборонительным укреплениям. При отражении ночной танковой психической атаки наши артиллеристы и пехотинцы показали высокие образцы выдержки. Они без выстрела вплотную подпустили танки и в упор стали расстреливать фашистскую колонну. Под покровом ночи к танкам подползли паши пехотинцы с бутылками и гранатами.

Психическая ночная атака завершилась бегством немцев».

Все так в действительности и было. Я и сейчас вижу те гитлеровские бронированные машины с зажженными фарами (я находился тогда на НП полковника К. Н. Леселидзе), слышу повелительный голос командира противотанковой батареи, имени которого память, к сожалению, не сохранила:

— Без команды не стрелять! Не стрелять! Подпускать ближе! Как можно ближе! Теперь все. Огонь!.. Огонь!.. Огонь!..

3

Над израненным фронтовым городом голубело небо. Солнце светило ярко, но тепла не чувствовалось. Было непривычно тихо, безлюдно. Вдоль улицы Коммунаров — ощетинившиеся противотанковые заграждения. Центральный район — в баррикадах. И всюду, куда пи кинешь взгляд, укрытия для населения от воздушных налетов противника: щели, траншеи, тоннели. Вот таким запомнилось мне 2 ноября.

Затишье в тот день было по всему фронту обороны пашей армии. Враг получил удар, что называется, нокаутирующий. Теперь он подтягивал новые силы, проводил перегруппировку войск. Не шутка — лишь за последние бои фашисты недосчитались семидесяти пяти танков. Впрочем, потери понесли не только их танковые части. Замолчали многие артиллерийские и минометные батареи, пулеметные точки, подавленные нашим огнем. Заметно поредели пехотные подразделения: за четыре дня наши войска уложили на подступах к Туле тысячи гитлеровских солдат и офицеров.

И тем не менее противник не отказался от своих замыслов сломить сопротивление 50-й армии. Разведка установила, что он получил большое пополнение живой силой и около сотни танков. Стало известно и то, что враг выдвигает в район Дубки 43-й армейский корпус генерала Хейнрица. Части этого корпуса уже появились перед обороной нашей 194-й стрелковой дивизии. Одновременно южнее Осиновой Горы сосредоточивались танки. Кроме того, значительные силы двигались на Болохово и Дедилово. Сюда подтягивался 53-й армейский корпус генерала Вайзенбергера. С выходом в район Сталиногорска он прикрывал фланги и тыл 24-го танкового корпуса от наших ударов.