Трудности перевода. Воспоминания - [10]

В те годы вход в американский конгресс был совершенно свободный, без какой-либо проверки на «безопасность». На открытые слушания в комиссиях сената и палаты представителей, даже если на них выступал министр обороны США, дипломаты проходили в порядке живой очереди, вместе с американскими туристами и прочими зеваками. Правда, сотрудники конгресса советских дипломатов иногда «высматривали» в зале и демонстративно указывали на нас пальцем.

Постепенно познакомился кое с кем из всезнающих «стаферов» (экспертов, готовящих материалы для своих боссов), а затем и с самими сенаторами и конгрессменами. С удивлением узнал, что термин «исследовательский институт» в Америке может означать совсем не то, что у нас. Директор «института по проблемам космоса» оказался просто отставным полковником ВВС, работавшим на дому, не обременяя себя каким-либо дополнительным «аппаратом».

К удаче можно было отнести то обстоятельство, что мне как второму секретарю, да ещё и живущему за городом, полагалась личная служебная автомашина. Достались видавшие виды жёлтые «Жигули» с широкой красной полосой на капоте (говорили, что так пришлось закрасить нацарапанное кем-то «нехорошее» слово). Во время одного из выездов на океан автомобиль «заработал» штрафную квитанцию за неправильную парковку. На ней явно озадаченный подобным чудом американский полицейский обозначил его марку как «золотистый Вольво». Трудно было придумать более комплиментарное определение.

И без того весьма напряжённые отношения между СССР и США начала 80-х годов предельно обострились после 1 сентября 1983 года, когда на Дальнем Востоке советский истребитель сбил корейский авиалайнер. В своих заявлениях американские официальные лица срывались на открытую брань. Американцы, проезжавшие мимо нашего посольства, делали неприличные жесты. По совпадению в середине сентября в Вашингтонском национальном соборе, в том самом, где в американской столице происходят все самые важные траурные церемонии, должно было состояться публичное выступление одного из руководителей нашего посольства. Поручение выступить спустили мне. Зал собора оказался переполнен (тысячи полторы народа). При этом атмосфера кардинально отличалась от церковной. Присутствовали все «протестные направления», которые только можно придумать. От афганцев до каких-то возбуждённых людей с иконами, выкрикивавших антисоветские лозунги. По формату я должен был выступать полчаса (попросили говорить без бумажки, потому что мою речь записывали на видео для последующего распространения в Соединённых Штатах) и час отвечать на вопросы. Излишне говорить, что после такого опыта выступления практически в любой аудитории казались мне вполне комфортными.

Постепенно началось общение с американскими СМИ. Где-то в 1983 году на меня вышел ведущий одной из крупных флоридских радиостанций Ал Рантел и попросил дать интервью по телефону, ответить на вопросы слушателей. Сначала я общался с Флоридой, сидя в телефонной будке в посольстве, но поскольку такие интервью продолжались и час, и полтора, мне стали устанавливать телефон в приёмной комнате, где, по крайней мере, был воздух. В какой-то момент я намекнул Рантелу, что неплохо бы ему пригласить меня в Майами, что он и сделал. Мой приезд в середине мая 1984 года совпал с объявлением Советским Союзом бойкота лос-анджелесской Олимпиады, что и вызвало к персоне советского дипломата ажиотажный интерес флоридских СМИ.

Началось всё с сюрприза. Так получилось, что за время всех наших многочасовых разговоров Рантел ни разу не задавал мне личных вопросов, я не посылал ему ни своей биографии, ни фотографии. Во Флориде живёт много пенсионеров, поэтому, выйдя из самолёта в Майами, я шёл в толпе людей преклонного возраста. Встречавший меня сотрудник радиостанции обращался к ним, одному за другим, с вопросом: «Мистер Чуркин? Мистер Чуркин?» В те годы главная «картинка», которую американцы видели из Советского Союза, — члены Политбюро возрастом за семьдесят, стоящие на Мавзолее Ленина. Сложился соответствующий стереотип. Мой контрастировавший с этим облик (буйная шевелюра на 32-летней голове), казалось, вызвал ещё больший интерес к происходящему. Два дня, практически не закрывая рта, я что-то рассказывал то по радио, то по телевидению.

На 1984 год пришлось и моё первое выступление на вашингтонском Пятом канале, который впоследствии превратился в Fox News. Серьёзное ток-шоу вёл на нём Мори Пович, затем поменявший амплуа, став знаменитым ведущим шумных скандальных шоу. К данному приглашению со вниманием отнеслись не только в посольстве, но и в Государственном департаменте США, американские телевизионщики сочли необходимым уведомить его о возможности появления на канале советского дипломата. В итоге была выработана формула, когда сначала Пович интервьюировал меня, а затем представителя госдепа. Опыт в нашем посольстве признали удачным. Мне удалось ненавязчиво вставить американцам пару-тройку «шпилек», например, напомнить о том, что в Соединённых Штатах укрываются убийцы советской стюардессы, угнавшие самолёт.

Этапным для меня было знакомство в том же 1984 году с Чарли Роузом. Впоследствии он переехал в Нью-Йорк и стал одним из наиболее уважаемых столпов серьёзной американской тележурналистики. В те годы Роуз вёл программу