Трудное знакомство - [4]

Встретив ее умоляющий взгляд, Кропилов нахмурился, потом улыбнулся, — правда, несколько натянуто, но все равно его лицо стало добрее и еще моложе.

— Вы только не огорчайтесь. Не каждому это легко дается. Не пожалеете сил — научитесь.

Елена Сергеевна сжалась, ей вообще захотелось исчезнуть. Не относится она, значит, к тем «не каждым», которым легко дается. Вот какой считает ее Кропилов. Он не понимает, как несправедливо унизил ее своим сочувственным подбадриванием. Безразличное «О!» того толстяка было все-таки вежливей этой откровенной прямоты. Почему знакомые уважают ее, восхищаются ею? Почему Дмитрий, пожилой, умный человек, видит в ней таланты? А ведь Кропилов — почти ровесник…

Тоскливое чувство не развеяла даже встреча с детьми. Елена Сергеевна медленно шла с ними по бульвару, слышала их тоненькие голоса, звучащие без умолку, но слов не улавливала, слова не доходили до сознания, занятого невеселыми мыслями.

— Мама, мама, ты почему молчишь? Ты плакать хочешь?

Елена Сергеевна огляделась. По обе стороны от бульвара бесшумно мчались машины. Над головой тихо шумели деревья. Именно так: она услышала шелест листвы, а машины показались скользящими совсем беззвучно.

— Нет, я не хочу плакать, — сказала она, смотря в запрокинутое худенькое лицо сына, в его отцовские, маленькие черные глаза.

— Мама не хочет плакать, — сердито вмешалась Галинка. — Ты сам хочешь плакать.

Елена Сергеевна улыбнулась, чувствуя, как у нее повлажнели глаза, и все вокруг на мгновение увиделось сквозь какое-то неровное и прозрачное стекло.

— Меня немножко дядя Валя обидел, — сказала она и тут же пожалела об этом.

Витя сдвинул тоненькие брови так, что над глазами всплыли два бугорка, и крикнул:

— Какой дядя Валя? Я папе скажу. Мы ему дадим!

Елена Сергеевна испугалась не того, что два ее «мужчины» «дадут» Валентину Петровичу, она почувствовала, что ей очень не хочется, чтоб о сегодняшнем разговоре с редактором знал муж.

Веселым тоном она стала уверять Витю, что пошутила, что дядя Валя хороший, а молчит она потому, что устала. Ведь в редакции очень много дел.

Дверь открыла домработница Лиза, некрасивая, бойкая девушка. Елена Сергеевна никак не могла освоиться с этим непривычным в доме человеком. Что-то постороннее, связывающее всегда присутствовало в квартире. И все-таки она была благодарна Лизе.

Из гостиной доносились мужские голоса.

— Как долго я вас не видел! — сказал Лева, склоняя к ее руке свое темное, худое лицо. — А вы все хорошеете… У вас появилась бледность, очень идущая к вам, а в глазах что-то томное.

Привычно улыбаясь, Елена Сергеевна с раздражением подумала: «Тебе бы так доставалось, и ты бы затомился».

За обедом все было чинно, как всегда при гостях.

Лиза просеменила с жарким на подносе. Дмитрий Всеволодович посмотрел на нее строго-нетерпеливо и опять потянулся к хрустальному графинчику.

Лиза поставила поднос и, отступив назад, потерла руки с таким видом, как будто сама сейчас возьмется за еду. Елена Сергеевна еле сдержала улыбку. Дмитрий Всеволодович нахмурился и, едва дождавшись ухода Лизы, сказал ужасно скрипучим голосом:

— Когда ты приведешь ее в порядок? Что у нее за жесты?

Елена Сергеевна внутренне вспыхнула, но ответила спокойно:

— Просто она себя неловко еще чувствует. Машинально у нее получается.

— Машинально! — повторил муж, бросая на стол салфетку. — Машинально черт тебе что можно сделать. Перед людьми стыдно.

— У меня нет времени еще и домработницу воспитывать, — резко сказала Елена Сергеевна. — И вообще, знаешь…

Лева, опустив глаза, обгрызал баранью косточку.

Муж и жена гневно смотрели друг на друга. Первым отвел глаза Дмитрий Всеволодович. Елена Сергеевна откинулась на спинку стула и, не скрываясь, вздохнула. Какие мелочи! Как все это противно! До этого ли ей сейчас?

Ей очень захотелось вскочить и уйти. Ей есть куда идти — в редакцию, к резкостям Кропилова, к трудностям и неприятностям, которые казались сейчас исцеляющими.

Странное настроение испытывала Елена Сергеевна в последующие дни, будто ее существо непримиримо раздвоилось.

Дома, сидя с детьми, она перебирала в памяти события редакционного дня, еще и еще раз вдумывалась в слова Кропилова, вслушивалась в интонации его голоса. Почему он сегодня говорил с ней спокойно и мягко? Не слишком ли равнодушно, не махнул ли окончательно на нее рукой?..

Однажды ночью Елене Сергеевне приснилось, что написала она великолепный очерк и напечатала его назло Кропилову в «Правде», и Кропилов жал ей руку, Левиными словами говорил комплименты, смотрел влюбленно… Потом как-то сместились фигуры Валентина Петровича и Левы, — и оказалось, что руку ей пожимает Лева, а Кропилов куда-то исчез… И ей хотелось плакать.

Наверное, она начала всхлипывать по-настоящему, потому что муж встревоженно разбудил ее. Она лежала и боязливо думала — не сказала ли чего вслух, не разгадал ли муж ее сна?

А на работе ее тянуло домой. Было до боли жалко детей. Пускай они и раньше днем были в садике, все равно Елена Сергеевна тогда непрерывно думала о них и делала для них, прибирала постельки, складывала игрушки, готовила что-нибудь вкусное на ужин, представляя, как она будет кормить их, мыть, укладывать спать… А теперь она не может все отдать Галинке и Вите, какая-то большая часть души уже не принадлежит им…