Трудное примирение - [2]

— Ты опоздаешь, — повторила она напряженно, съеживаясь под его беспощадным взглядом, ведь он мог прочесть на ее лице решение, которое она приняла этой ночью. С уходом Люк обычно не медлит.

Коварные пальцы, лежащие у нее на спине, придвинули ее ближе, другой рукой он по-хозяйски приподнял ее золотистые кудри, рассыпанные по плечам.

— Bella mia, — хрипло проговорил он по-итальянски, наклоняя свою темную голову, чтобы прикоснуться к ее влажным, приоткрытым губам.

Его врожденная, мучительная для нее чувственность сражала ее наповал. Скованная угрызениями совести, она опасливо отстранилась, пока он не успел еще ощутить исходящий от нее незнакомый холодок.

— Я неважно себя чувствую, — попыталась она оправдаться и тут же в испуге спохватилась, что может выдать себя.

— Что же ты раньше не сказала? Тебе надо лечь. — Он легко подхватил ее на руки, осыпал поцелуями, а затем отнес в спальню и уложил на неубранную постель.

Он все мешкал, хотя старался не показывать своего беспокойства. Окинув взглядом ее бледные щеки и хрупкую фигурку, он вдруг разразился насмешливой тирадой:

— Если это результат твоих дурацких диет, то терпение у меня лопнуло. Когда же ты наконец поймешь, что нравишься мне такой, какая ты есть? Хочешь довести себя до настоящей болезни? Так и знай, Кэтрин, я этого больше не допущу.

— Хорошо, — согласилась она, даже не улыбнувшись его заблуждению.

— Сегодня же вызови врача, — приказал он. — И только попробуй увильнуть, я проверю. Я напомню об этом Стивенсу.

При упоминании об охраннике, приставленном к ней, как считалось, ради ее безопасности, но гораздо более вероятно, для слежки за каждым ее шагом, она уткнулась лицом в подушку. Стивенс был ей неприятен. Его бесстрастная отчужденность и подчеркнутое соблюдение дистанции пугали ее.

— А кстати, как вы с ним ладите?

— Я поняла, что ладить с охранниками мне не следует. Не поэтому ли ты уволил Сэма Холстона? — ответила она, радуясь, что он сменил тему, хоть и эта не безопасна.

— Он был слишком занят тобой, чтобы хорошо выполнять свои обязанности, — отрезал Люк ледяным тоном.

— Неправда, просто он относился ко мне по-дружески, — возразила она.

— Его нанимали не для этого. Если бы ты считала его охранником, и не более, он до сих пор был бы здесь, — сказал Люк. — А теперь мне и правда пора. Я позвоню тебе из Милана.

Он произнес это так, будто одаривал ее какой-то невероятной милостью. Хотя на самом деле звонил ей ежедневно, в какой бы точке земного шара ни находился. И вот он наконец ушел.

Когда завтра зазвонит телефон, нескончаемая трель будет разливаться в пустой квартире. Несколько мучительных минут она просто лежала, глядя туда, где он только что находился. Непостижимый, неуемный, для ранимой женщины он был настоящей пыткой. За все время их связи она ни разу не осмелилась перечить Люку. Так или иначе он всегда поставит на своем. Все ее жалкие попытки отстоять себя были все равно что следы на песке, смываемые мощной волной его куда более сильного темперамента.

Считалось, что он входит в десятку богатейших людей мира. Когда тебе двадцать девять, это впечатляющее достижение. Начинал он с нуля в мини-Италии, обосновавшейся на улицах Нью-Йорка, имея за душой лишь сообразительность и крепкую хватку. И он упорно лез вперед. Люк всегда был первым, и более всего — в собственных глазах. Ничто не манит и ничто не опьяняет человека сильнее власти. Люк добивается всего, что задумает, любой ценой, лишь бы это не задевало его личные интересы. Он привык достигать желаемого в борьбе, поэтому то, что достается легко, не представляет для него никакой ценности.

«Одинокий волк» — так журнал «Тайм» назвал его в недавней статье, стараясь проникнуть в тайну этой личности среди стаи обычных баловней успеха.

Его империя стояла не на одном техническом превосходстве. Она держалась энергией и волей одного человека, которые в сочетании с непредсказуемостью неизменно загоняли в угол конкурентов на рынке, где борьба идет не на жизнь, а на смерть. Но Кэтрин могла бы совершенно точно сказать тому журналисту, что такое Люк Сантини. Это жестокий, предельно жестокий и циничный, безжалостный человек, эгоист до мозга костей. Только дурак стал бы у него на пути… только очень неразумная женщина могла отдать ему свое сердце.

Судорожно вздохнув, она крепко зажмурилась. Все кончено. Никогда больше она не увидит Люка. Чуда в одиннадцатом часу утра не произошло. Брак невозможен, даже в виде отдаленной перспективы. Она погладила себя по округлившемуся животу. Люк начал терять ее безоговорочную покорность с того самого часа, когда она заподозрила, что носит его ребенка. Интуиция подсказывала ей, что, узнай он об этом, он обвинил бы ее в предательстве и, без сомнения, заподозрил, что она подстроила это нарочно. И она все откладывала разговор и жила в постоянном страхе, что обман раскроется. Женившись на девушке своего круга, он поднимется еще выше, хотя куда уж выше, и ему ни к чему будут последствия былых грешков. Совершенно разбитая всеми этими мыслями, она кое-как вытерла распухшие глаза и встала.

Решено, он никогда не узнает. Слава Богу, она уговорила Сэма показать ей, как действует сигнализация. Она уйдет через черный ход. Пусть отвечает Стивенс. Интересно, будет Люк тосковать о ней? У нее вырвался судорожный всхлип. Он придет в ярость — из-за того, что она его бросила, и из-за того, что он этого не предвидел. Но и пальцем не шевельнет, чтобы ее вернуть. Ведь ничего особенного в ней нет, не такая уж она и красивая. Она никогда не могла понять, что он в ней нашел. Если только это не был холодный расчет хищника, почуявшего запах легкой добычи, со стыдом призналась она себе.