Трубадуры, труверы, миннезингеры - [3]

Но ни Пиренейские горы, ни Средиземное побережье Франции не были границами ни языка, ни лирической поэзии французского юга. И тот, и другая процветали во всей восточной половине полуострова Пиренейского и на Балеарских островах. Таким образом, провансальское наречие было народным языком в восточной части того полуострова, политические судьбы которого были тесно связаны с судьбами юга; не раз значительная часть Пиренейского полуострова соединялась в одно целое с Тулузским и Прованским графствами. Различие между севером и югом Франции и сходство последнего с Пиренейским полуостровом было так велико, что трубадур XII века Альберт Систерон делит население Франции на французов и каталонцев, под которыми разумеет население французского юга. Конечно, различие между северными и южными французами не ограничивалось только областью языка, но выражалось и в характере населения. Последнее различие ярко отмечено французскими писателями; достаточно указать на романы писателя Альфонса Доде — «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона», «Тартарен в Альпах», «Порт-Тараскон» и др.

Оставляя в стороне осмеянные отрицательные стороны, мы отметим следующие черты, характеризующие южанина: он отличается поразительно богатым воображением, любит и умеет поговорить, его речь блещет яркими метафорами, он — поэт в душе, находчивость его изумительна, его ум необычайно гибок. Говоря о самом несбыточном деле, он готов верить в его осуществимость. И теперь, несмотря на то что прошли века после тесного слияния обеих половин Франции, эти особенности бросаются в глаза.

Яркость метафор, пылкость воображения, страстность чувств — все это питалось и поддерживалось палящим солнцем и зноем юга, роскошным расцветом растительного царства, богатством красок и их оттенков в самой атмосфере. Между хлебными полями и виноградниками здесь возвышались многочисленные богатые города, из которых каждый представлял республику в миниатюре, и много великолепных замков, которые представляли миниатюрные подобия императорского двора. Юг Франции находился в непрерывных сношениях с Италией, Грецией и Востоком. Особенно славились этими сношениями богатые города — Марсель, Авиньон, Арль, Нарбонна, Тулуза и Бордо. Здесь на рынках в торговое время можно было видеть смешение племен, языков и вер. Тут вместе с мусульманами были все народности, подвластные некогда Римской империи. Тут говорили почти на всех языках тогдашнего мира. Сюда свозились предметы и необходимые в обиходе, и изысканной роскоши: шелка и шерстяные ткани Азии и Италии, оружие Дамаска, зеркала, драгоценные камни, золотые и серебряные вещи, восточные пряности и благоухания.

Этот постоянный обмен богатств, эта живая деятельность, это разнообразие и плодотворное движение сопровождались и обменом идей, обменом цивилизаций. Здесь находили гостеприимный прием врачи и математики, получившие образование в центрах мавританской культуры — в Кордове и Гренаде. Греки завозили на ярмарки Нарбонны и Тулузы не только восточные ароматы и шелк, но и смелые учения, подрывавшие авторитет господствующей церкви. Цивилизация мавров, достигшая в короткое время замечательного расцвета, их тонкая наука, их элегантные искусства, их изобретения проникали на полуиспанский юг Франции. Основатель Кордовского халифата Абдеррахман[6] задумал украсить свою столицу по образу лучших городов далекого Востока. При завоевании каждого города арабы прежде всего строили мечеть и основывали при ней школу. Абдеррахман начал строить ту мечеть[7], которая до нашего времени вызывает удивление путешественников, несмотря на множество обезображивающих ее переделок. Припомним, что говорит один из наших туристов только об одном уголке этой мечети, о михрабе — часовне созерцания: «Надобно видеть, с какой изящной роскошью украсила ее арабская фантазия! Вся она из чистого белого мрамора, с маленькими колоннами, окруженными мозаикой из цветных кристаллов; всюду разбросаны изречения Корана, буквы из золоченых кристаллов, и около всего этого вьются самые роскошные, самые капризные арабески» (Боткин[8]).

Тот же халиф выстроил себе загородный дворец и окружил его обширными садами, которые засадил редкими растениями, вывезенными из Сирии и других стран Востока. Финиковая пальма, насажденная им, отлично привилась в мягком климате Андалузии и стала родоначальницей всех остальных пальм того же вида, растущих в Европе.

Тот же халиф покровительствовал поэзии и сам был поэтом. Остановим на несколько мгновений свое внимание на одном из его стихотворений, обращенном к одинокой финиковой пальме.

О, пальма стройная моя!

Себя ты чувствуешь чужою

В стране заката: ты, как я,

Разлучена с родной страною.

О, плачь!.. Но как же плакать ей?

Она безгласна, одинока;

Она не ведает скорбей,

Меня терзающих глубоко.

Когда б жила ты, как я сам,

Ты заливалась бы слезами,

К Евфрату, к пальмовым лесам

Летя крылатыми мечтами.

Стоишь без чувств ты предо мной;

Я сам почти забыл о милой

С тех пор, как бросил край родной,

Гонимый вражескою силой![9]

Благодаря образцовой системе орошения в Испании стало процветать земледелие. В то же время необычайно развилась и промышленная деятельность населения. Преемники Абдеррахмана шли по его стопам. Юноши с увлечением занимались науками в Кордове, Севилье, Толедо и других городах, сделавшихся научными центрами. Вообще начиная с X века в Испании проявляется необыкновенный интерес к научным знаниям. Образовательные экскурсии стали почти заурядными явлениями. Просвещенные обитатели Пиренейского полуострова совершали далекие поездки вдоль всего североафриканского побережья в Египет, а оттуда в Бухару или Самарканд, чтобы послушать лекции какого-нибудь светила науки. Одного увлекало стремление собрать предания о жизни и изречениях Магомета, другого влекли в такие поездки филологические интересы, третьи желали изучать под руководством прославленных знатоков право, медицину, астрономию или философию.