Трубадуры, труверы, миннезингеры - [29]

Как у средневековых летописцев, так и у поэтов, в странных на первый взгляд сближениях, которые они делали между современным им обществом и обществом древнего мира, сказалось смутное сознание родства индоевропейских народов. Цезарь являлся в глазах средневекового человека римским Карлом Великим, Александр — греческим. Оба они, преобразившись в предтеч франкского героя, бродили, как и он, по свету в сопровождении своих двенадцати пэров, ведя борьбу с сарацинами. Черпая из источника древности, трувер не выходил за пределы современных традиций. В XII веке почти все европейские нации отыскивали своих предков среди древних греков, троянцев или римлян.

Особенно из тех, кто слагал поэмы античного цикла, прославился Бенуа де Сент-Мор[74] (Benoît de Sainte-Maure), трувер XII века. Он написал роман о Трое («Roman de Troie») и, вероятно, роман об Энее («Roman d’Eneas»). Вся эта поэма построена по образцу «Илиады», но обнимает более обширный период времени: вначале кратко сообщается история аргонавтов, а последние 2680 стихов посвящены описанию тех возвращений из Трои греческих предводителей, которые были воспеты кикликами[75]. Троя Бенуа Сент-Мора опоясана зубчатыми стенами с башнями и «щетинится» колокольнями; над ней господствует главная городская. Одним словом, она изображается обычным средневековым городом. Царь Приам — сюзеренный король наподобие средневековых королей в Западной Европе. Он созывает по большим праздникам своих баронов и держит парламент в главной городской башне. Жрец Калхас изображен средневековым епископом, в ведении которого находится множество богатых аббатств. Послушные ему жители Трои постятся, чтобы почтить души павших в битве воинов. Когда между неприятелями устанавливается перемирие и появляется необходимость скрепить его прочной клятвой, на поле битвы, на место, расположенное между обоими лагерями, приносятся мощи и различные реликвии.

Герои — самые заурядные бароны, высокие, толстые, прожорливые, жестокие, большие бахвалы и любят плутовать в игре. Таковы они в своей компании, но перед дамами обнаруживают большую галантность. У каждого из них есть своя дама сердца. Курьезнее всего то, что поэтом изменены роли Гектора и Ахилла: непобедимый Ахилл, бичуемый самыми суровыми эпитетами, почти повсюду побеждается троянским героем. Французские исследователи указывают на это только как на путаницу. Но мы позволим себе высказать несколько иное мнение. Нам кажется, что здесь мы имеем дело не с путаницей, а с намеренным, тенденциозным искажением древности для удовлетворения национального самолюбия. Ведь франки, по мысли автора, — те же троянцы; мыслимо ли, чтобы их побеждали греки? Не забудьте при этом, как относились тогда к Византии, к современным грекам: лучшим выражением этого отношения служит завоевание Византии крестоносцами в начале ХIII века. С предлагаемой нами точки зрения становится совершенно понятным и то превращение, которое совершил трувер с Парисом. Припомним слова, с которыми Гектор обращается в «Илиаде» к своему брату Парису:

Горе-Парис, женолюбец, прекрасным лицом обольститель!

Лучше бы ты не родился на свет и погиб, не женившись!

Так бы хотел я, и так несомненно полезнее было б,

Чем оставаться позором, всему ненавистным народу.

Верно, ахейцы прекрасноволосые громко смеются.

Храбрым бойцом показался ты им, оттого, что прекрасен

Вид у тебя, — но в душе твоей крепости нет и отваги…

Илиада, песнь III, перевод H. М. Минского.

У нашего же трувера Парис превращается в доблестного и бесстрашного. В той же поэме герои разъезжают на арагонских и арабских конях. Одним словом, и эти поэмы, как chansons de geste, могут считаться зеркалом, в котором отразилась феодальная Европа. Прибавьте к этому еще одну особенность, характеризующую поэмы труверов на античные темы: эти поэмы подверглись сильному влиянию романов Круглого стола с их чародеями, феями и чудесами всякого рода.

Античные герои, преломившись сквозь призму труверов, превратились в феодальных баронов, но и с античными дамами произошло то же самое. Они терзаются любовью, как терзались ею средневековые дамы. Дидона в поэме об Энее не находит успокоения и под покровом ночи, и на своей постели: она переворачивается с боку на бок, вздыхает, мечется, зевает, обнимает свое покрывало, покрывает тысячью поцелуев свою подушку и все это делает из любви к своему рыцарю. Лавиния, находящаяся в городе, который осажден Энеем, пускает с высоты башни стрелу с письмом, адресованным прекрасному предводителю врагов. И Эней, и Лавиния в самом разгаре приступа делают друг другу глазки, посылают воздушные поцелуи, при этом интересно представить себе, что Эней стоит во рву, а Лавиния смотрит на битву с башни.

В поэме о Фивах («Roman de Thebes»), написанной под влиянием «Фиваиды» Стация[76], неизвестный трувер XII века говорит о мессах, псалтирях, духовных лицах и процессиях; здесь герои не только постятся, но даже носят власяницу.

Все поэмы этого типа страдают растянутостью и способны нагнать скуку; в них нет и искры того жара, которым пылают chansons de geste. Лишь одна из поэм античного цикла составляет в этом отношении исключение — поэма «Александр» («Roman d’Alexandre»), написанная двумя труверами XII века Ламбером ле Куртом и его продолжателем Александром де Берне.