«Из-за неё я четвёрку получила! — думала она, ставя на огонь кастрюлю с супом. — Как я маме о четвёрке скажу? И замечание это ужасное… При всех!.. Каждый слышал, как Сергей Фёдорович сказал: «Залетаева, я тебя не узнаю!» И всё из-за неё, из-за этой новенькой!»
Аня глядела в окно. За её спиной булькал суп.
Аня вздохнула, налила суп в тарелку…
И тут зазвенел звонок.
Аня подскочила на месте и чуть не опрокинула тарелку с супом, а Чапка бросилась к дверям и залилась пронзительным лаем.
«Кто это может быть? — подумала Аня. — Мама никогда так рано с работы не возвращается».
— Анюточка! — услышала она из-за двери. — Ты что там возишься? Открывай скорее!
И через минуту в прихожую вбежала Ирина Васильевна Залетаева. Вид у неё был взволнованный, глаза блестели, из-под меховой шапочки выбивались волосы.
Она кинула пальто на табуретку в прихожей, бросила шапку на книжную полку, чего раньше никогда не делала, и принялась изо всех сил обнимать, тискать и тормошить оторопевшую от неожиданности дочь.
— Анюточка, милая, поздравляю тебя, поздравляю! — кричала Ирина Васильевна. — Красавица ты моя! Умница! Прелесть!..
— Мама, в чём дело? Что произошло?
— Что произошло? Сейчас ты всё узнаешь! Сейчас, сейчас, одну минуточку…
Ирина Васильевна схватила свою чёрную кожаную сумку и вытащила оттуда другую сумку, капроновую, жёлтенькую и вынула из этой капроновой жёлтенькой сумки какой-то журнал в ярко-синей обложке и замахала им в воздухе.
— Пляши, Анька! — крикнула она и стала быстро-быстро перелистывать журнал. — Вот! Гляди!
С белой журнальной страницы смотрит на Аню Залетаеву девочка в школьной форме.
Смотрит строго, ничуточки не улыбается.
Волосы у неё причёсаны на прямой пробор. Лоб круглый. Глаза чёрные, большие. И очень белый воротничок.
Мама родная, да это же сама Аня! Ну конечно, сама Аня Залетаева. А для тех, кто этого не знает, написано чёрным по белому:
«Аня Залетаева, ученица 512-й школы, староста класса».
— Ох! — только и выдохнула Аня.
Никак не ожидала она, что тот человек в кожаном пиджаке, который приходил к ним в школу и фотографировал её среди прочих учеников, вдруг сделает такую огромную, такую замечательную фотографию! И что напишут под этой фотографией:
«Аня Залетаева, ученица 512-й школы, староста класса».
Целых пять минут стояла и смотрела Аня на свою фотографию.
А Ирина Васильевна тем временем выгружала из сумки апельсины, копчёную рыбу и шоколадные конфеты. Она вытаскивала из холодильника консервированный клубничный компот и вишнёвую наливку. И накрывала на стол. И бежала на кухню ставить чайник. И звонила на работу своей подруге Тамаре Никитиной, чтобы та немедленно ехала к ним! Ведь не каждый день печатают в журналах Анечкину фотографию!
— Представляешь, сижу я на работе, — рассказывала Ирина Васильевна, — и вдруг вбегает Клавдия Ивановна, наша киоскёрша. «Ирина Васильевна, говорит, вы ещё не видели?..» — «Что, говорю, не видела?» А уже все наши в отделе головы подняли. А Раиса Николаевна даже вскочила… А Клавдия Ивановна говорит: «Вы, говорит, Ирина Васильевна, плохо за печатью следите! А между прочим, в журнале «Пионер» фотография вашей дочери помещена». Ой, что было! Ты не представляешь, как меня все поздравляли… Я на радостях двадцать номеров купила. Всем подарила по номеру. Пусть знают, какая у меня дочка замечательная!
Когда на следующий день Аня Залетаева пришла в школу, то в школе только и разговоров было, что об её фотографии в журнале «Пионер».
— Счастливая! — сказала ей Вера Пантелеева. — Теперь про тебя весь Советский Союз узнает!
— Ещё бы! — сказал Фёдоров. — За границей, между прочим, тоже узнают. Там наши журналы продаются.
— Ой, Аня, — сказала ей новенькая Одуванчикова, — ты такая вышла красивая, просто ужас! Ты на фотографии даже лучше, чем Галина Польских, честное слово!
И только Гвоздева и Собакина делали вид, что всё это их нисколечко не интересует. И Гвоздева даже во всеуслышание сказала Собакиной:
— Подумаешь, в «Пионере» её напечатали! Меня, может, в «Огоньке» однажды чуть не напечатали. Я сама не захотела…
А Собакина добавила:
— Теперь совсем развоображается!
В квартире Одуванчиковых стоял чад.
Бабушка Фёкла Матвеевна Одуванчикова жарила рыбу.
Её любимая внучка, пятиклассница Тося, сидела за квадратным кухонным столиком, покрытым голубой клеёнкой с грушами и помидорами, и, обхватив лицо руками и глядя в окошко на облака, ныла:
— Бабушка, ну-у, ба-а-бушка…
— Чего тебе? — говорила Фёкла Матвеевна. Она лила в сковородку подсолнечное масло, и масло, оглушительно шкворча и скрежеща, брызгало в глаза Фёкле Матвеевне и сердило её.
— Ба-а-бушка… — ныла Тося. — Ну почему, почему она на меня никакого внимания не обращает?
В ответ раздавалось яростное шкворчание масла, синий чад расплывался по кухне и, извиваясь, медленно выползал в форточку.
— Бабушка, — ныла Тося, — ну, ба-а-бушка… Ну, я так хочу с ней подружиться!
— Вот и подружись! — сердито говорила бабушка. Она переворачивала ножиком рыбу на сковородке, рыба разваливалась на куски, а Тоська всё ныла и ныла под боком.
— А она не хочет. Я хочу, а она не хочет…