Троянский конь - [2]

Лорен Берген, двадцатилетняя студентка отделения истории искусств Нью-Йоркского университета, рассказала потом, что она делала наброски «Раненого воина», когда рядом появился незнакомец и заговорил со статуей. Девушка удивилась и спросила, знает ли он эту скульптуру. Тот ответил, что скульптуру видит в первый раз, зато знает этого человека. Лорен Берген поспешила покинуть выставочный зал.

Мужчина хотел последовать за ней, но остановился, заметив проход в следующий выставочный зал, древнегреческий. Там были собраны исторические экспонаты от Троянской войны до первых Олимпийских игр – видимо, к летним играм этого года. Керамика, копья, горшки, кубки, монеты. Но чужака более всего заинтересовали мечи.

Мечи и черепа.

Лорен Берген пожалела, что заговорила с незнакомцем. Может быть, промолчи она в тот момент, не произошло бы того, что случилось после.

В десять часов двадцать три минуты странный мужчина снял с выставочного стенда короткий бронзовый меч, который три тысячи лет пролежал в земле, и отрубил руку Ричарду Скотту – единственному посетителю в этом зале. Через мгновение он с легкостью расправился со служителем из этого зала и вторым, из соседнего, который прибежал на подмогу. Как ни странно, но лезвие древнего меча оказалось острым и прочным. Было много крови.

Взмахнув бронзовым клинком над головой, кошмарный посетитель разнес вдребезги витрину номер сорок три, в которой лежали шлем и треснувший череп.

Не обращая внимания на осколки стекла, впившиеся в руку, он достал из ящика оба предмета. А потом его ярость словно выдохлась, он выпрямился, тяжело дыша. На видеозаписи отчетливо заметно, как лицо молодого человека, разглядывавшего череп, приобрело растерянное выражение. И он рухнул на пол.

Несколько минут этот странный человек лежал неподвижно, бормоча что-то на непонятном языке.

Затем он прижал череп к груди. И заплакал.

Норт

Жаркое и душное августовское утро превратило Нью-Йорк в раскаленную печь. Воздух обжигал и давил, вонь выхлопных газов и запах бензина текли вдоль Пятой авеню, как реки пота.

Норт припарковал машину за тремя глянцево блестевшими автобусами скарсдейлской школы и принял рапорт Брудера. Разложив на капоте своей синей «импалы» бело-голубой план музея, он отметил расположение преступника.

– Когда прибудут ребята из ОЧС? – спросил Норт.

Отряд чрезвычайной службы был тактическим подразделением нью-йоркской полиции. Специалисты по ведению переговоров и парни из SWAT[1], которых специально готовили для обезвреживания особо опасных вооруженных преступников. Норт был детективом четвертого округа полиции города Нью-Йорка и сам не работал с заложниками.

На потных впалых щеках патрульного Дона Брудера заиграли желваки, когда он оглянулся на центральный вход музея Метрополитен, на ступенях которого бушевала толпа. Полиция оттеснила любопытствующую публику от дверей. Среди зевак преобладали туристы, продавцы хот-догов и разносчики газет. И хотя вдалеке слышались завывания сирен патрульных машин, которые пытались прорваться по запруженной в этот час Восемьдесят шестой улице, до Норта сюда успели подъехать только две машины.

Было десять часов сорок одна минута.

– Это твое дело,– ответил Брудер.

– Ты первый прибыл на место преступления. Ты позвонил ОЧС или нет? – раздраженно спросил Норт, резко открывая багажник машины.

– Центральная тебе ничего не сообщила?

– О чем ты? – Норт достал тяжелую кобуру и пристегнул ее поверх мокрой от пота футболки.

– О господи,– поежился Брудер.– Это тебе придется звонить ОЧС.

– Почему?

– Да потому, что этот кретин назвал твое имя.

Норт захлопнул крышку багажника. Холодный пот выступил у него на лбу. Детектив покачал головой, чувствуя, какая липкая и грязная от жары и пыли у него шея.

– Назвал мое имя?

– Да. Детектив Джеймс Норт. Только это он и твердит. Вспомни, кому ты успел наступить на мозоль?

Норт начал понимать, что происходит.

– Я же коп,– сказал он.– Слушай, звони в центральную и пни их под зад, чтобы прислали больше людей для оцепления. Вы уже очистили помещения внутри?

Брудер кивнул в сторону толпы, продиравшейся из дверей музея наружу.

– Шутишь? Там больше трех тысяч человек и маленький ребенок, которого этот козел захватил. Чтобы очистить здание, нужно по меньшей мере полчаса.

Норт увидел, как санитары единственной машины скорой помощи, пробившейся через пробки, помогают двум раненым служителям музея. Один прижимал к лицу окровавленную одежду, второй держал на весу обмотанную футболкой руку. «Если он хоть пальцем коснулся ребенка…» Норт потянулся за оружием, чтобы проверить его, и заметил, как помрачнело лицо Дона Брудера.

– Не хотел бы я быть на твоем месте.

– Поверь, всегда хочется оказаться от такого подальше.

– Центр отдал приказ: никакой стрельбы в музее.

Норт удивленно замер:

– Как это?

– Кое-кто звякнул мэру и сообщил, что предоставил трех-тысячелетние экспонаты для выставки. После чего диспетчеру было сказано, что эти экспонаты ценнее всех посетителей, вместе взятых.

Норт промолчал. Он достал из кобуры «Глок-21» сорок пятого калибра. Восемь пуль, пустотелые. Все копы знали, что обычная пуля пронзает человека насквозь. Но пустотелая пуля взрывается в теле, раскрываясь, словно свинцовый цветок. Ее попадание смертельно. И никакого риска пристрелить несчастливца, случайно оказавшегося позади мишени. Пистолет лег обратно в кобуру.