Троянский конь - [16]

Айша подняла голову. Ее лицо просветлело.

– Ты уверен, что мы разные, ты и я?

«Она знает!»

Портер понаблюдал за тем, как она рисует. У ее ног лежала газета. Сосредоточенно водя карандашом по странице, она завела волосы за ухо, открывая круглую родинку на виске. Такую же, как у него самого.

«Родинки – следы от ран в прошлой жизни».

– Почему ты выбрал зеленый цвет для своих воспоминаний?

Ее карандаш легко скользил по бумаге, легкими штрихами воссоздавая портрет. Девочка была талантливей, чем все знакомые Портеру взрослые художники.

Серьезность разговора пугала доктора.

– Не понимаю.

– Твой блокнот зеленый.

Портер думал об этом, но ответа так и не нашел.

– Я был молодой, такой же, как и ты сейчас. Это было наитие. Однажды утром я проснулся и почувствовал потребность взяться за перо. Родители решили, что мои записи – обычные выдумки.

Тут он понял, что портрет, который Айша рисовала в книге,– портрет ребенка.

Остро заточенным концом карандаша она осторожно выделила пухлые ангельские щечки.

– Зеленый – интересный выбор. Случайностей не бывает. У нас, друзов, есть пять священных цветов. Желтый – аль-калима. Желтый – это слово. Синий – ас-сахик, духовная сила, сила воли. Белый определяет реальность того, что дает сила синего цвета. Но ты выбрал аль-акль. Зеленый – это разум, а разум постигает истину. Ты избрал зеленый цвет, потому что ты понимаешь разум.

– Я психиатр, если ты это имеешь в виду.

– В этой жизни,– добавила девочка.

Портер пригляделся с ней повнимательней. Айша держала в пальцах карандаш очень знакомым способом – его собственным. Девятилетняя девочка была такой же, что и он в детстве,– мудрой и всезнающей, вынужденной сражаться с ночными кошмарами и постигать их.

Айша сидела в тени, покрывая страницу карандашными штрихами. Закончив рисунок, она протянула книжку Портеру.

– Готово,– сказала девочка.– Настало «седьмое испытание».

Голова младенца, не больше месяца от роду, была отрезана и насажена на палку.

Портер застыл от ужаса. Потом перелистал страницы. Книгу заполняли записки на разных языках и непристойные, жуткие рисунки и наброски. Доктор ужаснулся не тому, что эти рисунки были страшными, а тому, что когда-то он сам рисовал эти кровавые и мерзкие сцены. Содержание красной книги девочки напоминало зеленый блокнот доктора. Большинство набросков совпадало во всех подробностях.

Это приходило в ночных кошмарах к мальчику с молочной фермы неподалеку от Кентербери. Интуиция увела его вдаль от зеленых берегов Англии, на поиски истины. Такова была его жизнь.

– Это для него,– сказала Айша.– Для того, кого ты поведешь.

«О ком это она?»

– Эта книга красная,– продолжала девочка.– Красный – ах-нахтс. Душа. То, что я писала, предназначается для души Киклада.

«Киклад».

Он впервые слышал, как это имя слетает с чужих губ, а не его собственных. Это наполнило сердце доктора странной уверенностью.

– Но есть и другие,– добавила она.– Шестая книга черная. Черный – цвет отчаяния, хаоса, душевной гибели.

– А седьмая?

Лицо девочки стало задумчивым.

– Седьмая – это книга, которая есть в каждом из нас. Веди его по шести, чтобы он понял, кто он такой. Нить судьбы Киклада похожа на канат, который перетерся. Ты должен соединить концы этого каната.

Она положила красную книгу поверх зеленого блокнота Портера.

Айша расправила плечи, словно с них свалился тяжкий груз.

– Я не могу отправиться с тобой. Но испытание должно свершиться, а тебе предстоит проследить за этим. Это твой жребий.

В глубине души Портера шевельнулась холодная неуверенность. Ему стало нехорошо, но Айша, кажется, чувствовала то же самое.

– Кого я должен вести?

– Ах, солнце сегодня такое жаркое!

Портер запнулся, прежде чем ответить.

– Да.

– Ты видишь свою тень?

Портер скосил глаза на землю. Он вытянул руку и пошевелил пальцами, наблюдая за покорными движениями тени.

– Присмотрись внимательней. Ты никогда не думал, что ты – это твоя тень?

– Нет. Вот моя тень.

– А если это отражение? Или вспомни свои сны. Это ты?

– Нет, конечно.

– Сущность вернувшейся души определяет нас – моваххидун.

Моваххидун – одно из самоназваний друзов. Они монотеисты, верующие в единого бога, бесконечного и непознаваемого. Их религия начиналась как исламская секта, хотя ислам давно отрекся от нее.

– Как тень или отражение, мы не способны отделить себя от нашего физического тела. Наши тела – одежды для души. Но я чувствую вовсе не то, во что должна верить по традициям моей семьи.

Она подняла с земли газету и протянула ее Портеру. Это был последний выпуск «Интернешнл геральд трибьюн», в котором публиковались выдержки из «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост».

Этот выпуск печатался в Париже. Ничего особенного в нем не было. Пока девочка листала страницы, Портеру не бросился в глаза ни один яркий заголовок.

Доктор ничего не понимал.

– Мой дядя часто бывает в Европе по делам. Каждую неделю он присылает мне что-нибудь почитать. Говорит, что я должна знать, что происходит в мире. Милый, славный человек. Я знаю все лучше его. Скажи, что ты видишь?

В центре страницы была напечатана фотография, на которой вступили в поединок двое мужчин. Хлестал дождь. Двое бились на улице современного Нью-Йорка, словно древние воины. «Коп сражается с бандитом».