Троя - [21]

– Это кого ты? – Ахилл приподнял голову. – А, лесного петуха, удода. Ешь, я тебе разрешаю – не больно-то они вкусны. И мне хочется самому настрелять дичи.

Пес опустил добычу в траву, и его пасть раскрылась в гримасе, которую трудно было назвать иначе, как улыбкой. Он отлично понял слова хозяина и с удовольствием принялся за еду, хрустя тонкими птичьими костями и ловко выплевывая пестрые перья.

– Тебе немного надо! – прошептал Ахилл, полузакрыв глаза и подставляя мокрое лицо мечущимся взад-вперед солнечным зайчикам, – Какой же ты счастливый! И какой же я дурак...

Его лицо, только что почти безмятежное, вдруг исказилось. Гнев и боль проявились в глазах, в судорожной гримасе рта, в алом румянце, внезапно проступившем сквозь природную смуглоту и усилившем ее густой южный загар.

К этому времени, к середине двенадцатого года Троянской войны, Ахиллу было немногим более двадцати пяти лет. Он был почти в полном расцвете, и его сила, еще в детские годы поражавшая и пугавшая всех, теперь вызывала уже не изумление, а трепет у своих и непреодолимый ужас у врагов. Легкий и стремительный, прозванный между ахейцами «быстроногим Ахиллом», он был искуснейшим воином, одинаково владевшим мечом и копьем, умевшим разить с колесницы и в пешей схватке. Даже самые бесстрашные отступали перед ним на поле боя, потому что битва с ним означала смерть, и все это знали.

Множество подвигов совершил великий Ахилл за годы войны, как ему и предсказывали. Но вот уже более полугода он не участвовал в сражениях. Его жестокая, едва не закончившаяся кровью ссора с Атридом Агамемноном привела к тому, что боевое преимущество ахейцев над троянцами исчезло. Осмелевшие защитники города не раз уже выходили из-за городских стен и вызывали пришельцев на бой, и чаще всего атридово войско с трудом избегало полного разгрома и несло большие потери.

Ахилл наблюдал за всем этим со стороны, испытывая отчаяние и чувствуя себя опозоренным и обманутым...

Все началось с того, что Агамемнону вздумалось однажды принести жертвы в единственном троянском храме, стоявшем за пределами городских стен. Храм Аполлона Троянского, покровителя города, белый, стройный, окруженный буйно цветущими гранатами и олеандрами, сверкал на высоком холме, к югу от городской стены. Прежде жрецы приходили сюда в дни больших праздников, а теперь не приходили вовсе, опасаясь встречи с ахейцами. И только верховный жрец сребролукого бога Хрис упорно не считался с опасностью и по-прежнему жил в небольшом домике рядом со святилищем. Он отпустил своих рабов в Трою, и с ним оставались только старая жена и внучка, дочь погибшего в самом начале войны сына. Ее звали Хрисеида. Вот эту-то Хрисеиду и увидал верховный базилевс ахейцев могучий Агамемнон, придя с дарами для великого бога в его храм...

Хрисеиде исполнилось шестнадцать лет, она была маленькая, легкая и вся светлая, как лепесток водяной лилии. Она почти всегда улыбалась, и ее улыбающееся личико с ямочками на щеках и золотистыми брызгами веснушек привело в восторг микенского царя. Не рассуждая долго, он принес жертвы, вернулся в лагерь и послал своих воинов захватить прелестную внучку жреца и привести в его шатер.

Воины-микенцы испугались – кому же хотелось навлечь на себя гнев самого Аполлона? Но Аполлон был все же дальше, чем Агамемнон, и уж его-то гнев они не раз на себе испытывали...

Старый Хрис явился в шатер царя тем же вечером, умоляя вернуть ему девушку, не позорить его седины, не оскорблять священного звания жреца. Он клялся, что отдаст за Хрисеиду богатый выкуп: сам Хрис был беден, но царь Приам, конечно, не пожалел бы для него богатых даров из троянской казны. Однако взбешенный Агамемнон выгнал старика, сказав, что еще оказывает ему честь, беря его внучку в наложницы.

И тогда старик, уже в совершенном отчаянии, пришел к шатру Ахилла.

Он слышал от самих же троянцев, что беспощадный в битвах герой слывет, справедливым и великодушным по отношению к слабым, и что он – единственный, к чьим словам может прислушаться своевольный Агамемнон...

Так вот все и случилось. Гневное обращение Ахилла к верховному базилевсу сперва привело того ярость. Но просто так отказать Ахиллу не посмел даже гордый Атрид. Он обещал подумать, а до поры не посягать на чистоту внучки старого жреца.

На другой день в лагере началась новая вспышка непонятной болезни, от которой еще год назад умерло не меньше двух сотен человек, и Ахилл тут же заявил Атриду в присутствии других царей, что это – кара оскорбленного Аполлона. Возможно, герой так и не думал, но он был вне себя от жалости к старику и к хрупкой девушке, которую не раз видел в храме и к которой питал своеобразную нежность, как к маленькому, беззащитному и доверчивому зверьку.

– Будь же по-твоему, дерзкий! – закричал Атрид, видя, что и другие цари всерьез верят в слова Ахилла о мести Аполлона и уже осуждают его. – Ты, посмевший ставить мне условия, на этот раз своего добьешься – я верну малышку старому болтуну... Но мне нужна юная и красивая наложница, и у меня она будет! В Фивах ты захватил для себя прехорошенькую девчонку, у нее, кажется, и имя похожее – Брисеида, что ли... Так вот – я забираю ее себе!