Троя. Герои Троянской войны - [267]

Трупы их предводителя Сибила и еще четверых бывших морских бродяг нашли только к полудню, и только к полудню Гелен узнал об исчезновении своего пленника: обнаружив выбитую дверь потайного хода и спустившись туда, он нашел в створках капкана лишь окровавленный обрубок ноги.

Самодельные стрелы, которыми были убиты трое разбойников, позволили прорицателю догадаться, что беглецу помогли исчезнуть. Однако Гелен приписал этот подвиг местным селянам — у воинов, решил он, таких стрел быть не могло. Троянец утешал себя тем, что без помощи хорошего лекаря Неоптолем никак не сможет выжить: к утру воспаление обязательно его убьет, ну не к утру, так к вечеру, и он едва ли сможет дать о себе знать Андромахе. Но вот его отец и Гектор… Как быть, если они действительно вскоре появятся? У прорицателя оставалось все меньше и меньше запасных костей в его страшной игре. И все же он не остановился.

— Сибил будет ждать до вечера. — сказал он Андромахе, впервые дерзнув войти в ее покои, как если бы он уже имел на это право. — Им нужно быть уверенными, что ты выходишь замуж, царица, и выходишь за троянца… Прости, но я осмелился сказать разбойникам, что ты собираешься выйти за меня. По крайней мере, убедился, что их это устраивает.

Андромаха слушала эту, казалось бы, сбивчивую речь спокойно. Это было то самое отрешенное спокойствие, которое появлялось в ней вместо отчаяния и сбивало с толку многих, кто знал ее недостаточно хорошо. Даже Гелену, при всей его наблюдательности, стало не по себе: он вдруг подумал, что царица читает его мысли…

— Они вернут Астианакса во дворец, как только народу будет объявлено имя нового царя. — произнес прорицатель как можно тверже.

Молодая женщина кивнула.

— Понимаю, — ее голос прозвучал ровно, почти глухо. — Но я ни с кем не войду в храм, и никого не назову моим мужем и царем Эпира, пока не увижу Астианакса живым и невредимым. Ты понял, Гелен? Это ты передашь Сибилу, если только все и вправду зависит от Сибила…

Тут она быстро посмотрела на троянца и так же быстро опустила глаза.

Он не дрогнул.

— Жизнь твоего сына зависит от тебя! — уже почти резко воскликнул он. — В Эпире должен быть царь, и он будет. Что мне передать разбойникам? Ты пойдешь в храм со мной, или с Сибилом, или с кем-то из них? Чьей женой ты будешь, Андромаха?

Этот разговор они вели в комнате, отделявшей спальню царицы от лестницы дворца. В комнате находились еще два человека: старый Феникс и верная Эфра, слушавшая прорицателя с нескрываемым бешенством. Оба молчали, не решаясь вмешаться.

На последний вопрос прорицателя Андромаха не спешила отвечать, и пока она медлила, с лестницы, из-за закрытых дверей, вдруг донесся шум. Кто-то отчаянно кричал внизу, на первом этаже, кто-то бранился, что-то упало, прокатилось по каменным плитам, будто пустая бочка, потом раздался женский визг и вновь гам и брань.

— Что это там? — Андромаха резко обернулась, и дверь распахнулась ей навстречу.

— Царица! — воин-охранник, все из тех же разбойников, от волнения нарушил запрет и переступил порог, оказавшись в комнате. — Там… Тут… Тут этот бешеный пастух ворвался во дворец! Полифем этот, что пришел с северных холмов. Всю стражу разогнал и требует, чтоб его пустили… пустили к тебе, царица!

— Наглец! — ахнул Феникс, для которого это, совсем уже безумное происшествие, оказалось последней каплей. — Грязный наглец! Гнать его отсюда! Гнать!

— Да его не выгонишь! — воин в испуге глянул через плечо. — Он и стадо быков разгонит…

В это время Гелен, шагнув к дверям, выглянул на лестницу и увидел, что внизу столпилось около десятка охранников, пытающихся то ли вытолкать, то ли просто остановить ворвавшегося во дворец человека, однако один за другим отлетали в стороны, а тот, с кем они так тщетно пытались справиться, будто не замечая их усилий, решительно поднимался по лестнице. Воины вопили, ругались, но сам возмутитель порядка орал громче их всех, и его хриплый голос перекрывал весь прочий шум.

— Лягушки болотные, пиявки поганые, ящерицы безмозглые! — ревел он. — Как вы смеете не пускать меня к нашей милостивой царице! У меня скот угнали, и мне же не дают пожаловаться! Да я вас к моим овцам под курдюки затолкаю! Я — Полифем, пастух, я — свободный житель Эпира и могу прийти к царице!

Смутьян легко одолел один из маршей лестницы, и до дверей покоя ему оставалось совсем немного, поэтому Гелен живо отпрянул и, захлопнув дверь, с силой задвинул засов.

— Вот скотина! — то ли со смехом, то ли с яростью вскрикнул прорицатель. — Ко всему, только его тут не хватало!..

Среди этого шума из внутреннего покоя светлой тенью выскользнул и молчаливо лег у ног сидящей в кресле царицы ее верный пес. Казалось, он понимал, что настала пора защитить Андромаху. Верхняя губа Тарка, как обычно в таких случаях, угрожающе приподнялась, открывая клыки. Он не рычал, но его молчание, как и его страшный оскал, говорили сами за себя.

— Я хочу видеть царицу Андромаху! — раздалось уже на верхней площадке.

И дальше произошло то, чего никто даже предположить не мог: удар, нанесенный, скорее всего, ногой, обутой в грубую крестьянскую сандалию, заставил мощную дубовую дверь распахнуться настежь. Нет, она не треснула и не сорвалась с петель: но засов, толстый бронзовый брус, толщиной в два пальца, согнулся и вылетел из скобы. Должно быть, пастух ударил как раз против засова и с такой быстротой, что вся сила его слоновьего пинка пришлась на задвижку…