Тропою Данте - [71]

Поэтому нам было любопытно наблюдать, как на следующий день она покупала множество репродукций изображений Девы Марии в церковной лавке церкви Святого Креста. Мусульмане в Коране почитают Марию больше, чем американские протестанты, которые не превозносят ее, в отличие от католиков.

В тот вечер мы собрались в маленькой библиотеке виллы на визуальную медитацию. (См. упражнение «Визуальная медитация» в восьмой главе.) Рут нашла уединенное местечко в библиотеке, расположила на уровне глаз выбранный ею образ Марии «отвергающей» на картине Боттичелли «Благовещение», закрыла глаза и приготовилась к релаксации, сосредоточившись на дыхании. Когда она почувствовала, что готова, открыла глаза и нежно посмотрела на образ Марии. Затем снова закрыла глаза и представила себя образом.

Когда Рут сосредоточила внимание на дыхании, оно казалось беспокойным, учащенным. «Успокойся», — сказала она себе, и вскоре ее дыхание стало спокойнее. Когда ощущение успокаивающего расслабления овладело ею, она открыла глаза и посмотрела на Деву Марию. Она видела обеспокоенное лицо, ее фигуру, отстраняющуюся от архангела, ее отвергающий жест. Рут смотрела и смотрела, но ничего не чувствовала.

Разочарованная, она закрыла глаза, и внезапно образы и воспоминания нахлынули на нее. Сперва она не понимала, как они связаны друг с другом. Затем стало ясно: все они — побуждения и фантазии о том, чтобы удалиться ото всего, бродить по холмам, о жизни отшельника, о жизни в одиночестве у моря, вместо жизни в привычном конформизме ее города. Она всегда чувствовала это желание, и всегда отворачивалась от него, обращала все внимание на внешнюю сторону жизни, на то, чтобы быть правильной, приятной и главное — такой, как все. Это желание было всегда таким смутным, потаенным и неуловимым, в то время как обязательства, которые накладывали на нее муж, дети, школа и общество, всегда были четкими и ясными.

Ей шестьдесят четыре года, и она на пенсии. Она никогда раньше не путешествовала одна, но ее муж не проявил интереса к этой поездке. Она никогда раньше не совершала поступков в ответ на это желание. Она немолода. И жизненного времени у нее не так много. Чего она ждет? Почему не говорит «да» в ответ на внутреннее ощущение? Что заставляет ее поступать так? Чья-то смерть? И что она будет делать? Разведется с мужем? Он хороший человек. Они прожили вместе достойную жизнь. Зачем ей теперь бросать его? Но если она не уйдет от него, если не изменит свою жизнь, что она будет делать с этим чувством? Она не знала.

И она не знала, почему все эти вопросы возникли в ее сознании. Откуда они пришли? Рут прервала размышления и снова посмотрела на изображение Девы Марии. Она чувствовала к ней близость, которую не могла представить десять минут назад. Близость не имела никаких разумных оснований, но казалась абсолютно правильной. Она прошептала образу Девы Марии: «Я поняла». И почувствовала, произнося эти слова, странное волнение, как если бы открыла дверь чему-то незнакомому.

Когда Рут появилась из угла библиотеки, улыбнулась всем, помахала нам рукой и вышла в звездную ночь. Белая глициния закрывала вход на виллу, и высокие кусты лаванды и розмарина росли вдоль дороги, наполняя воздух благоуханием. Рут смотрела на огни Флоренции внизу и слушала лай собак вдалеке. Было прохладно, но Рут чувствовала, как в животе поднимается жар, который потом стал расходиться по телу и лицу. Ее ноги твердо стояли на земле, но ее голова словно бы открылась, как будто стенки черепа отпали и появилось пространство для волн бытия, которые проходили через нее. На какое-то время она растворилась в этом ощущении, а затем вернулась назад, в прохладный вечер, переполненная радостью. Она чувствовала то же самое, что Странник, когда воскликнул:

Взирая, я, казалось, взором пью

Улыбку мирозданья, так что зримый

И звучный хмель вливался в грудь мою.

О, радость! О, восторг невыразимый!

О, жизнь, где всё — любовь и всё — покой!

О верный клад, без алчности хранимый!1

Еще одна участница нашей группы, Кристина, с тех пор, как начала учиться в медицинском институте, знала, что хочет уехать из Польши. Она занималась английским языком так же серьезно, как и медициной, и в двадцать три года написала письмо в администрацию аспирантских медицинских программ в Соединенных Штатах. Ее стремление поехать в Америку семья то одобряла, то осуждала — домашние пытались навязать ей чувство вины. Она получила прозвище Американка.

Кристина могла видеть шире своей культурно обусловленной среды. Она чувствовала свое внутреннее предназначение и знала, что существует что-то для нее там, в более широком мире. Глубокой ночью, когда другие спали, Кристина напряженно обдумывала новые идеи. Она считала, что ум — ее личное сокровище, и порой по ночам, лежа в постели, благодарила свой ум и говорила ему, что любит его.

Она высоко ценила науку, где ее ум мог научиться всему, и ненавидела религию, католицизм, как богатую корпорацию по продаже выдумок, и лицемерие священника в родных местах сводило ее с ума. В таких людях, как Кристина, настроенных против религии, обычно сидят самые глубокие духовные искатели. Духовность значит для них так много, что их приводит в ярость любое искажение сущности духовности.