Тропинкой человека - [30]

— Да, — он поднялся, стал одеваться. — Проводишь меня?

Я кив… хотел кивнуть — не смог: едва собеседник убрал руку, вернулась скованность. Пришлось спроецировать в его мозг картинку про то, как мы вместе садимся в автобус.

Отец Василий вздрогнул.

— Ты это сделал?

Я остался недвижим.

Он схватил мою руку. Повторил:

— Ты это сделал?

— Я. Это просто. Еще только став вампиром, я умел это делать.

Священник перекрестился. Испугался? Чего?

Но вслух он ничего не сказал, а я — из вежливости — решил не допытываться.

— Святой отец, — проговорил я, когда мы вышли на крыльцо, — я недавно убил вампира. Это — смертный грех?

Он долго молчал, прежде чем ответить.

— В Писании сказано: не убий. Мы можем найти оправдание смертоубийству, но суть его останется прежней. Писание осуждает даже гнев, убивать же — нельзя! Никого и никогда. Только Господь может вершить суд.

— Но тогда вообще никого нельзя трогать! Нельзя резать баранов, свиней, прихлопнуть таракана. Даже мух трогать нельзя!

— Да. Поэтому только святые безгрешны. Мы все — грешим.

— Но, святой отец, разве убить муху — смертный грех?

— …Нет, я не думаю, что это смертный грех.

— Но ведь в Писании сказано: не убий!

— Господь дал Моисею скрижали потому, что люди отвернулись от Создателя. Полученные пророком заветы должны были пробудить в них сострадание к ближнему, терпимость, научить Свету. Многие люди стремились к богатству, брань и побои были обычным делом.

— Так что же, узнав про заповеди, люди образумились?

— Мы — их потомки. В свою душу надо заглядывать.

Я заглянул. Ничего особенного там не увидел.

— Отец Василий, я — убил. Но убил вампира, монстра, погубившего сотни, если не тысячи невинных людей. Разве мой поступок — не Богоугодное дело?

Священник открыто заглянул в мои глаза:

— Твоими устами сейчас говорит гордыня.

Теперь он еще и гордыню приплел! А, может, стоит проверить?

Через пару секунд я признался себе, что недавно меня просто распирало от самодовольства: знай, мол, наших!

— Простите, святой отец.

— Прости, Господи, — отозвался тот. — Ты не виноват: страсти всегда были его орудием.

— Скажите, если Бог всемогущ, почему он терпит дьявола?

— Не произноси это слово. Говори: его.

— Хорошо. Почему Бог терпит его?

— Простому человеку не дано знать целей Создателя. Творец милосерден. Думаю, он ждет возвращения своего блудного сына.

— Но точно вы не знаете?

— У человека должен быть выбор. Господь любит нас и зовет, но прийти к нему можно только по своей воле.

— А разве, защищая сестру, я не защищал любовь, преданность, других людей? Разве лучше было ничего не делать? Вспомните, в Писании говорится о последней битве между Добром и Злом. Получается, я все сделал правильно.

— Последняя битва произойдет не здесь; она случится на небесах. Сражаться будут не мечи и копья, но сила духа. А ты — следовал велению сердца, защищал Любовь. И сам я был рядом. Мы оба грешны.

Священник помедлил. Взвешивая каждое слово, произнес:

— Но, мне кажется, Господь будет к нам милосерден. Вряд ли этот грех несет погибель Души.

Глава 17

— Тебе не надоело? — поинтересовался я. — Я не хочу тебя убивать. Уходи, если хочешь.

Вместо того чтобы устрашиться моей силы, он бросился на меня. Повалил. Уселся сверху. Клыки монстра коснулись моей шеи.

— Подожди, — прохрипел я в тщетной попытке выиграть время.

Фаргел осклабился в ответ.

— Не надейся. Ты — мой, — с нескрываемым злорадством заявил он, прежде чем вонзить клыки в мое незащищенное горло.

Остатками гаснущего сознания я видел приближающиеся фигуры. Фаргел яростно выпивал мою жизнь. С перекошенными от ненависти лицами, они остановились рядом, склонились надо мной.

Я проснулся. Меня трясло. Можно долго нести ахинею насчет бессмысленности снов. Я считал: мое видение что-то означает. И, похоже, радости предвещает мало.

Против обыкновения, я не спешил выбираться из снежных объятий. Смотрел в затянутое тучами небо. Приходил в себя.

Помню, когда только-только сюда перебрался, на мое укрытие набрела какая-то дворняга. Наверное, промышляла в этих местах. Я был не в духе и спроецировал ей картинку, в которой было ясно видно, что можно сделать с надоедливыми существами. Поджав хвост, собака умчалась прочь и больше на моей территории не появлялась. Даже птицы стали облетать этот участок стороной. То ли чувствуют, то ли животные и впрямь общаются между собой.

Погорячился…

Вздохнув, я решительно выкопался из сугроба. Отряхнул одежду. В безмолвии ночи огляделся по сторонам — и нарушил тишину, зашагав по скрипящему снегу.

Есть не хотелось. В принципе, можно было и перекусить, но — без особого желания. Прекрасно!

Сегодня на плечи самого достойного вампира — то есть меня — легла трудная задача объяснения с родителями. Решение об этом я принял еще вчера, всю ночь продумывал предстоящий разговор.

По пути домой выстраивал слова, целые предложения. Прикидывал, где буду стоять, с какой интонацией говорить. Здесь я сделаю голос тише, а тут — добавлю интересных деталей, чтобы отвлечь внимание.

…Все оказалось просто. То ли Надя побоялась говорить родителям правду, то ли просто проявила благоразумие, но в ход пошла версия о работе на федеральную безопасность. Так что родители ждали чадо не только с распростертыми объятиями (которые они старательно прятали в душе), но и с грозно-хмурыми лицами. Сестренка постаралась наврать поменьше: мол, толком ничего не сказал; придет — спросите все у него.