Тропик Козерога - [15]

— А я был его учителем.

Глава шестая. АЛЕКСЕЙ СЕМЕЛЕСОВ

Пустая на три четверти бутылка виски оставалась на столе, и резкий запах табачного дыма стоял в помещении, освещаемом тусклой лампой под потолком. Юноша лет шестнадцати сидел на стуле, откинувшись на спинку, подложив ногу под себя. На нём была расстёгнутая белая рубашка и строгие чёрные брюки, при том, что сидел совершенно босой, это единственное вместе с отсутствием пиджака отличало его вид от того, что он имел сегодня на занятиях в школе. Из соседней комнаты тихо доносилась «Гибель богов» Вагнера, выбранная сегодня, как впрочем, и все последние дни, скорее благодаря названию и либретто чем звучанию. Голову юноши занимали путавшиеся мысли о несовершенстве мира, тщетности его жизни и непонимания собственных желаний, которые должен был скоро вытеснить алкоголь, оставив только грусть, которую некоторые люди называют приятной и которая для него являлась единственной отрадой во всей жизни, ибо в счастье он уже не верил. Но сейчас он мог наконец-то забыться, рассчитывая, что завтрашний день пройдёт иначе, а не так как…

Как выглядел бы типичный день Алексея Семелесова, если бы он не боялся того, что мамка даст ему люлей, когда узнает что он пил виски, и если бы он смог это виски купить в одном из соседних магазинов. А потому, лишённый возможности даже саморазрушаться по-человечески, он просто сидел за компьютером. Это не являлось для него ни работой, ни случайностью как у человека, решившего проверить почту: это было его нормальным состоянием. Он постоянно пытался вырваться оттуда и заняться чем-то ещё, но словно неведомая сила затягивала его обратно и сажала перед монитором, а возможно и наоборот отталкивала из внешнего мира. Единственными его регулярными занятиями, кроме этого, были чтение книг из набранной им самим разношёрстной библиотеки и хождение по комнате вперемешку с лежанием на диване с составлением, тысяч миров и обрушиванием их во прах в его разуме, работавшем вхолостую и оттого стремящемся занять себя хоть чем-нибудь, дабы не взорваться, словно двигатель стоящей на месте машины, запущенный на полные обороты.

Однако в тот день всё было несколько иначе. Сам Семелесов был немало удивлен, когда прошлым вечером ему неожиданно позвонил Кистенёв, во-первых, потому что Кистенёв телефоном практически не пользовался, предпочитая переписку в социальных сетях, а значит, повод определённо был важнее очередного похода в «Westbar», а во-вторых, сам предмет разговора оказался и вправду весьма необычным. Василий неожиданно серьёзным и возможно даже напуганным, хотя за последнее Семелесов бы не поручился, он вообще редко когда видел Кистенёва напуганным, настаивал на том, чтобы познакомить Алексея с каким-то своим новым другом. Причём, именно, что настаивал, и даже когда Семелесов попытался отмазаться, заявив, что должен оставаться дома, Кистенёв предложил зайти к нему домой, чего не делал отродясь.

Так что гостей Семелесов ждал с нетерпением, с тем самым нетерпением, когда хочешь от чего-то поскорее отделаться, чтобы не чувствовать гнетущее ожидание. А потому, когда в дверь, наконец, позвонили, то Алексей тут же быстро но безрадостно бросился открывать, на ходу натянув майку, за ненадобностью обычно не надеваемую им дома. Он не стал задерживать гостей на пороге, предпочитая сначала впустить их в дом и уже там поговорить, тем более что Кистенёв против обыкновения вёл себя крайне молчаливо, и не бросился сразу жать руки и изображать из себя правильного пацана, что всегда выглядело крайне комично.

Новый друг Кистенёва удивил его сразу, прежде всего своей одеждой, странными тёмно-серыми брюками и иссиня-чёрной водолазкой, которую явно носили не первый год. Сказав всего пару слов, хозяин пригласил гостей в гостиную, и дальше к себе в комнату, где уселся на стул возле окна в дальнем конце узкого прохода между диваном и шкафом с одной стороны, стеллажом и письменным столом с другой. На последнем ещё лежали тоненький сборник рассказов Чарльза Робертса в одном углу и святое Писание с Молитвословом в другом. А на полках стеллажа вперемешку стояли как классики, которых проходят в школьной программе так собранные в стройные ряды томики Глена Кука и Аберкромби соседствовавшие с трудами Маккиавели, Альфреда Адлера, Ильина, толстым собранием сочинений Лавкрафта и несколькими книжками из современной российской фантастики, которой ныне завалены полки большинства книжных магазинов.

— Значит, я думаю, что мой друг уже рассказал вам обо мне, — произнёс Семелесов голосом не столь уверенным, как хотелось бы ему.

Незнакомец медленно присел, напротив, на стул, стоявший около двери, возле которой остался стоять Кистенёв. Тут только Семелесов обратил внимание на странный взгляд гостя. Невероятно сосредоточенный, слегка исподлобья, быстро уходивший в сторону и тут же возвращавшийся в одну конкретную точку, которой, похоже, был сам Семелесов, словно бы юноша оценивал количество врагов в предстоящей схватке.

— Вы правы, — произнёс незнакомец, удивив «хозяина» уже обращением на «вы». — Если то, что я сумел представить о вас на основании этих рассказов, правда, то думаю, вы подходите мировоззрением.