Тропами северного оленя - [57]

По всему озеру разносилось это бульканье.

Каждый раз после этого старик возвращался к старухе едва живой. Старуха с Акканийда отмывали его от слюны Оадзи, вытирали и отогревали у огня, пока он не засыпал как младенец. Вот что бывает, когда муж умную жену не слушает.

Тяжелые дни наступили для Акканийды. Старик из кожи вон лезет, чтобы всех прокормить. И на озере каждый день сети ставит, и на охоту в лес ходит, и дома крутится. Щепок нарубит, лодку залатает, вежу подремонтирует… Но с каждым днем он от нежностей Оадзи слабеет.

А Оадзь все еды требует! Запретила старой жене с мужем на рыбалку ездить, сама в лодку лезет, чтобы проверять улов, рыбку пожирней велит себе варить. Наварят старуха с Акканийдой целый котел ухи, отнесут в вежу Оадзи, а сами рыбьи кости глодают.

А тут новая беда — в веже Оадзи все сети сгнили. Влага их там съела. Только одна последняя осталась. Та, что старик сам на солнце сушил, а старуха своими руками чинила. Так ведь одной сетью рыбы на столько ртов не наловишь. Начали они голодать. Не вытерпела Оадзь и кричит старику:

— Эй, старик! Не будешь нас кормить — сначала тебя сожрем, потом твою старуху, а Акканийду на закуску оставим.

Акканийда со старухой уже и есть перестали, чтобы старика спасти. Весь улов шел на уху для Оадзи.

Оадзь сыта, Акканийда — голодна.

День, другой и третий это продолжалось, наконец Акканийда от голода так ослабела, что ходить не могла. Голодный человек долго не протянет… Увидев это, старик, потихоньку наварил рыбы и накормил свою семью досыта.

Теперь Акканийда сыта, Оадзь — голодна.

Позвала Оадзь старика в свою вежу. Войти внутрь — он вошел, а выйти — не вышел.

Пришлось Оадзи самой за рыбой ездить. Она брала в помощь двоих детей, а одного оставляла — приглядывать за старухой и Акканийдой. Раз поехали, другой и третий, а поскольку сетей они не сушили, то и эта последняя сеть в конце концов тоже порвалась. Вернулось семейство без рыбы, молча в вежу заползло — под старые сгнившие сети. Только морды торчат да голодные глаза сверкают.

Старуха почуяла, что конец ее близок. Отвела Акканийду в сторону, дала ей сонные палочки и научила, как свою жизнь сберечь. В заключение еще раз повторила:

— Не забывай о сотой косточке!

А потом легла и больше не вставала. Ночью к старухе Оадзь подкралась. Смотрит, нет старухи. Только мясо и кости остались… Велела она Акканийде обед готовить. Утром сиротка взяла коромысло с ведрами, побежала за водой к горячему источнику и поставила бабкины кости в котле на огонь. А поскольку день был солнечный, на дворе стояла жара, орава Оадзи не могла выйти из вежи — сидела во влажном мраке и, следя голодными глазами за каждым движением девочки, громко сглатывала слюну. Бульон сверху Акканийда собрала в отдельную миску и поставила в сторонку, а мясо приправила морошкой и диким луком да отнесла Оадзи.

Оадзь с детьми накинулись на еду. Ели, чавкали, кости выплевывали, из каждой косточки мозг тщательно высасывали и за плечо бросали. Акканийда все кости собрала, посчитала — девяносто девять их было. Куда же сотая косточка подевалась? Тут Востроглазка икнула, Акканийда ее по спине стукнула — сотая косточка и выскочила.

Схватила Акканийда сотую косточку и побежала в свою вежу. А сытая Оадзь спать легла.

Началась жизнь без старика и старухи. Акканийда кое-как сети подлатала, и Оадзь поехала на озеро рыбачить. Взяла с собой Востроглазку и Горелого Пенька, а Мохнатого Мышонка оставила дома — за сироткой Акканийдой следить, глаз с нее не спускать.

Акканийда вежу подмела, посуду помыла и к Мышонку ласково так обращается:

— Эй, Мышонок, Мышонок, мохнатый поросенок, иди ко мне, я у тебя блох поищу.

Мышонок бегом прибежал, аж слюной поперхнулся. Положил голову девочке на колени и так разомлел, что и не заметил, когда ему Акканийда сонные палочки в глаза воткнула. Сразу заснул.

Акканийда побежала на гору неподалеку от вежи, которую старуха ей перед смертью показала, там косточки в землю закопала, бульоном полила и три раза топнула.

Внезапно на пустом месте дом вырос. Красивый дом из белоснежных костей огромного кита. Открыла Акканийда дверь, внутрь луч Солнца проник, и сам Пейвалке в дом вошел. На столе засияла золотая пряжа, полилась струйка меда. Акканийда попила меда и стала играть с сыном Солнца. Переплетая золотую пряжу серебряными нитками, начала ткать пояс ему в подарок. Не успела оглянуться — возвращаться пора.

Она снова ножкой трижды топнула, и дом исчез, словно его и не было никогда. Акканийда подбежала к веже, вытащила сонные палочки из глаз Мышонка, тут Оадзь с рыбалки вернулась и с порога спрашивает: что происходило, пока ее не было? Мышонок смутился — он ведь все проспал — и буркнул: ничего, мол, особенного. Оадзь поела и спать легла.

Назавтра она поехала на рыбалку с Востроглазкой и Мохнатым Мышонком, оставив Акканийду сторожить Горелый Пенек.

— Эй, Пенек, Пенечек, горелый лежебочек, иди ко мне, я у тебя блох поищу.

Пенек мигом прискакал, аж вспотел весь. Положил голову девочке на колени и так разомлел, что и не заметил, когда Акканийда ему сонные палочки в глаза воткнула. Сразу заснул.