Тропами северного оленя - [40]

Позже Валерий называл самые разные цифры — то ли проговаривался по неосторожности, то ли проникся доверием: раз говорил о двухстах головах, другой — о двухстах пятидесяти, а порой, по его рассказам, выходили и все триста. Впрочем, оценить стадо — дело непростое. Попробуй сам — считают ведь всегда через бинокль, олени постоянно в движении да к тому же никогда не пасутся все вместе. Так что одну и ту же группу нередко считают дважды, а то и трижды. Плюс браконьеры, росомахи и волки. И приплод. Лишь зимой, когда оленей отлавливают и сгоняют с гор, можно реально оценить поголовье.

После первого нашего разговора с Валерием жизнь лагеря я представлял себе следующим образом. Сами они питаются, главным образом, рыбой — в Луявре огромное количество и сига, и щуки, и налима, и форели. И кумжа попадается, красная рыбка, — излишки улова продают в Ловозере. В ягодную пору сидят на ягодах — в буквальном смысле. То есть по целым дням не выходят из тундры, ползая в ягодниках с совками-граблями.

— Представь себе, что это за бизнес, если мужики за один сезон дома себе построили — на одних ягодах-то.

И от туристов копеечка-другая перепадает… Валерий за день в горах берет восемьсот рублей (почти тридцать долларов). Этакий северный шерп.[126]

Тащит провиант на всю группу, отыскивает дорогу и место для ночлега, разводит костер и следит за психологическим состоянием участников экспедиции — если надо, позаботится лучше родной матери. В одиночку ходить по Ловозерским тундрам нелегко — воздух здесь разреженный (как на высоте нескольких тысяч метров), погода чрезвычайно переменчива, нередки галлюцинации. Это горы Крайнего Севера — кроме железного здоровья, здесь требуются стальные нервы. В противном случае без Валерия Теплакова в горы — и думать не смейте.

Каждый заработанный рубль (доллар или евро) идет на продукты, которых в тундре не найдешь — хлеб, чай, сигареты, макароны, сахар и водку, а также на топливо для «Буранов», лодок и генератора. Случалось неделями жрать рыбу без хлеба и запивать ее настоем из листьев черники. Зато уж как попадется группа немцев, то вся кормежка — за их счет, причем весьма приличная: иностранцы привозят с собой всякие деликатесы — фрукты, швейцарский шоколад, голландский сыр, чешское пиво, порой виски, а сами заказывают традиционные саамские блюда — оленину, приготовленную на гриле, бифштекс по-лопарски, почки в пиве, гуляш a la Куйва, суп-лимм или дичь с морошкой.

— Скажу тебе прямо, Map, обслуживание туристов — главный шанс общины. И ее будущее.

— А олени?

— Ну, кольские лопари никогда не разводили оленей на продажу. Держали столько, сколько нужно, чтоб самим выжить. Живой запас мяса, шкур для одежды и костей для кустарного промысла. Лопари жили охотой и рыбалкой. Оленей использовали, главным образом, как транспортное средство или как приманку на охоте. Поэтому каждой семейной общине хватало стада из нескольких оленей (в крайнем случае — нескольких десятков). И лишь когда на Кольский полуостров пришли коми, началась это гонка за увеличением поголовья — так называемая интенсификация разведения. Коми-ижемцы разводили оленей на продажу, подобно сегодняшним совхозам, мы же всегда держали оленей только для своих нужд.

— Мы — это кто?

— Саами по себе, — Лемминг хихикнул, — ясное дело, это каламбур. Где теперь найдешь настоящих саамов? Кровь перемешалась, гены выродились, традиции и обряды вымерли. Нельзя же назвать шаманским ритуалом то, что показывают в ловозерском Центре саамской культуры. Это как если бы ваш священник, ксендз или другой мулла служил где-нибудь в клубе — на потребу туристам. Представь себе исповедь или святое причастие понарошку. Как в кино. Вот и с пастушеством то же самое. Ты видел совхозные стада? Страшно сказать: олени там — скот, предназначенный на убой! А для лопаря олень был священным животным, братом, членом семьи. Ходили одним стадом. Неспроста кто-то из ученых сказал, что не человек приручил дикого оленя, а олени приручили людей.

— Как это понимать?

— А буквально.

— Давай о туристах…

— О них и речь. Подобно тому, как в прошлом мы использовали домашнего оленя, чтобы приманить дикое стадо, сегодня олени — главная приманка для немца. Ты себе не представляешь, как они обожают кататься на оленьих упряжках. Или мчаться на лыжах за оленем. Олень — наша марка, туристов привлекает не меньше экзотических гор. Потому я и говорю, что будущее общины «Пирас» — это туристы. Олени — это фольклор, который мы им впариваем: сувениры из шкуры или кости, театрализованные обряды, одежда и еда. Но весь этот бизнес крутится вокруг туристов.

— Ты сказал, что вы — «саами по себе», хотя сам ты не саам.

— Для меня саами — не раса, народ или род, а характер и образ жизни. Это бродяга тундры — сегодня тут, завтра там. Как мои олени — никто за ними не присматривает, сами пасутся в горах, так и я тут живу, сам по себе.

— Раньше саамы «кружили тропу», так это называлось — я читал у Юрия Симченко. То есть время от времени меняли место обитания, в зависимости от нереста рыбы, линьки птиц. Сегодня о таком кружении говорить не приходится — как кочевать со всем этим барахлом, «Буранами», моторками, генератором и усилителем?