Тропами карибу - [14]

И вся колышется от марева. А вечером оживает и обещает кое-что показать.

Вечерний свет широкий, теплый, приятный.

Мы ужинали на веранде. Я хотела обратить внимание Криса на пять оленей, казавшихся жемчужными в свете низкого солнца, и уже начала говорить, как он перебил меня, негромко воскликнув:

— Вот они! Те самые птицы, что поют как ветер.

Над белым озером показались две темные птицы — короткохвостые поморники, совершающие брачный полет. Они летели, почти соприкасаясь кончиками крыльев, — ведущий и ведомый. Летели они быстро. Их острые V— образные крылья созданы для стремительного движения и маневрирования в воздухе, и этот полет был вершиной их летного искусства. Они ныряли вниз, к самому льду, под острым углом отпрядывали назад, взмывали ввысь и снова пикировали. У нас дыхание перехватывало при виде такого совершенства и дерзновения. Они были как два сказочных конькобежца — ведущий и ведомый, с отчаянной дерзостью и мастерством скользящих не в двух, а в трех измерениях.

Выступления наших прославленных конькобежцев на льду покажутся после этого вымученным, жалким дилетантством.

Тут появился еще один поморник. Стремительный танец прервался. Птицы разъединились. Послышалось ворчливое мяуканье. Крис рассмеялся.

— Им не нравится, что этот тип встревает между ними!

Когда я начала мыть посуду, одинокий поморник вновь сделал попытку пристать к первым двум. Супруги грелись в ярком свете низкого солнца, лившемся над лощиной, — спокойные, нахохлившиеся, друг подле друга. Самка лежала, самец стоял рядом, чуть отступя назад. Смешно было видеть, как они согласно вертели головами: она поворачивала голову направо, и он — направо; она — налево, и он — налево. Быть может, причиной этого была новизна обстановки? Или и на берегу океана они столь же внимательны и осторожны? Всякий раз, как раздавалась песня подорожника или пронзительный крик утки, они настороженно поворачивали головы, словно голоса птиц говорили им о чем— то.

Итак, третий поморник снова подлетел к ним. Он должен был искать себе пару в здешних краях, иначе долгое путешествие в тундру лишалось для него всякого смысла. «Мяу!» — клювы супружеской четы немедленно раскрылись, издав тонкий, пронзительный крик. Тут только непрошеный гость окончательно отказался от своих намерений и улетел.

Супруги снова угомонились и сидели спокойно один возле другого, поглядывая вокруг.

Над берегом, неподвижно повиснув в воздухе, щебетал перепончатокрылый песочник. Он щебечет так быстро, что человеческий язык просто не в состоянии воспроизвести издаваемый им звук. «Птица с мраморными шариками в горле», называл его Крис. Эскимосы называют его звукоподражательно «лива— лива».

Песни птиц переплетались в воздухе. Вот взвился ввысь, а потом начал планировать подорожник. Торжествующе оглядывая сверху тундру, он с песней устремился вниз — подвижная, белеющая на солнце пушинка, в совершенстве владеющая искусством скольжения в воздухе. Еще один подорожник поднялся справа от меня. «Наш», обосновавшийся на шесте веранды самчик пел. Очень может быть, все они бегали птенцами по этой косе у озера и их отцы тоже пели здесь тихими просторными вечерами.

Над головой раздался звук кофейной мельницы, и возле веранды опустилась куропатка. В тот же миг поблизости опустились два подорожника, и куропатка, испугавшись, снова взлетела. Раздалось хлопанье крыльев, что-то прошмыгнуло у меня под ногами: куропатка пролетела через веранду и села на перекладину над самым моим лицом. Я замерла, потом съежилась и чуть подалась назад, чтобы как следует разглядеть алые египетские брови, трагически удлиненные, черные, как уголь, глаза и клюв. Спина птицы мраморно— четко выделялась на синеве неба; белоснежные меховые «чулки» казались удивительно мягкими.

Я повернула голову и молча посмотрела на Криса, который тихо подошел со стороны озера. Уставив на нас краснощекое загорелое лицо, он улыбался в свою темную бороду. Мы с любопытством ожидали следующего движения неробкой птицы.

Она наершилась, рельефно подчеркнув каждое перышко светло— голубой тенью.

Тут Крис, который зачастую проявлял себя сперва наблюдателем, а уж потом только фотографом, чем нимало и сердил, и смешил меня, расчехлил камеру и успел— таки щелкнуть куропатку во весь кадр, прежде чем она улетела.

В эту ночь нам довелось видеть солнце наиболее близко к полуночи. Дело в том, что по ночам небо обычно было затянуто облаками. Проснувшись в два часа ночи, мы увидели расплывчатое золотистое пятно в центре северной стенки палатки.

Поздравляя меня и себя с событием, в нашей жизни никак не запланированным, — ведь нам прежде и во сне не снилось, что мы будем жить в Арктике в палатке, — Крис с наивным удовольствием произнес банальную фразу:

— Страна полуночного солнца.

В данном случае банальность точно отражала ситуацию: именно в этой стране мы и были — Крис и я. Эта мысль настроила меня на приподнятый лад, и я окончательно проснулась. Все равно. Доносившийся снаружи шум не помешал Крису снова задремать, но я не могла последовать его примеру.

Причиной шума была куропатка. На следующие два часа она избрала верхушку палатки своей резиденцией. Сидела она тихо, время от времени издавая низкий, чуть слышный звук кофейной мельницы — какое-то слабое урчанье, и опять— таки время от времени с глухим стуком сбрасывала на тугой брезент очередную порцию катышков. Потом, шумно трепыхая крыльями и пустив «кофемолку» на полную мощность, она куда-то улетала, чтобы через десять пятнадцать минут вернуться с тем же самым звуком. Мое непрестанное ворочанье с боку на бок в палатке нимало не тревожило ее, разве что лишний раз извлекало из «кофемолки» низкое ворчанье.