Тропа Селим-хана - [32]

Ахметели не терял его из виду. Многое поражало его в поведении лазутчика. Он шел почти не скрываясь, словно и не опасался преследования. Но он не был спокоен, — напротив, в каждом движении его сквозила тревога. Просторная площадь Ленина была вся залита солнцем. Люди у остановки троллейбуса наблюдали, как странный прохожий вытащил из-за пазухи тряпку, расстелил, упал на колени и совершил намаз.

Похоже, он только сейчас сообразил, что уже утро! Он бережно сложил тряпку, встал и пошел дальше, не озираясь, глядя только вперед, в какую-то невидимую для других, ускользающую точку.

Ахметели вспоминал рассказ Лалико. Бедная девочка! Как она перепугалась! И не мудрено. Ужасы прошлого, о которых она знала лишь по учебникам истории, ожили, надвинулись на нее. Ее хотят взять силой! Однако с какой стати ворошил былое этот выходец из другого мира? Решил увезти Лалико? За рубеж, в Турцию? Верно, хмель подействовал.

Листья чинар на проспекте висели недвижно, обещали жаркий день. Распахивались двери парикмахерских, магазинов, хинкальных. В одной витрине выставили портрет Соммерсета Брайта, знаменитого гостя из-за океана. «Да здравствует мир между народами!» — гласила подпись.

Лазутчик остановился у витрины, припал к стеклу. Он что-то шептал, будто пытался прочесть…

Еще вчера Ахметели, получив свежую газету, узнал, чья фотография хранилась в заплечном мешке, найденном в лесу. На тех снимках, завернутых в водонепроницаемую фольгу, и на портрете, появившемся в газетах, одно лицо!

Лазутчик оторвался от витрины, дошел до угла и повернул влево, в улицу, устремленную к подножию горы Давида. То, что Ахметели увидел в следующую минуту, не было для него полной неожиданностью, нет, он допускал такой исход. И все-таки сердце его сильно, радостно забилось.

Человек с паспортом на имя Мурадова вошел в подъезд здания, очень хорошо знакомого майору. Здания, в котором он проработал уже полтора десятка лет. В вестибюле, где по-весеннему пахло сохнущей штукатуркой, безусый часовой, морщась от напряжения, силился уразуметь невнятную, возбужденную скороговорку необычного пришельца. Ему нужно к начальнику! Очень нужно! И как можно скорее!

Счастье победы, еще более полной, чем одоление в кровавой схватке, захлестнуло Ахметели. Он стоял несколько мгновений не двигаясь, словно оглушенный залпом.

Лазутчик пришел с повинной…

В тот же вечер майор записывал его показания. В чистой одежде, накормленный, отдохнувший, он отвечал на вопросы смущенно, не смея поднять глаз на офицера, но с готовностью и обстоятельно.

Он заявил, что подлинная его фамилия Мурадов, что он был в плену у гитлеровцев, после войны поселился в Турции и согласился стать шпионом за деньги.

Ввели его спутника. Арестованный напрасно кривлялся, отнекивался, призывал в свидетели аллаха. Мурадов разоблачил его. Это Нияз из Узундага, бывший бандит, тоже нанявшийся к Азиз-бею, по прозвищу Шишка.

Да, они оба — Нияз и Мурадов — прошли подготовку в Карашехире и уже однажды были на советской земле, летом прошлого года. Им поручили вербовать агентуру, обеспечить явки и «почтовые ящики» для тайной корреспонденции. Да, он, Мурадов, посетил тогда старого знакомого Арсена Давиташвили, а Нияз — Шахназарова и Бахтадзе. Однако о цели визита не осмелились и заикнуться. Это было бы безумием!

Письма от всех троих — подлинные. Но они были уверены, что пишут в Среднюю Азию, старым друзьям. Надо же было что-то принести Азиз-бею — Шишке и майору Дарси — он же Магомет-бей! И получить деньги на хозяйство!

Еще в первое свое посещение Советского Союза он, Мурадов, убедился, что народу здесь живется куда лучше, чем в Турции. Сравнить нельзя! Особенно поразил Мурадова чабан Давиташвили. В молодости они оба были батраками, и вообще многое в их судьбе на первых порах совпадало. Носили анашу через кордон, потом отбывали наказание… Но как расцвела жизнь Арсена! О, аллах!

Арсен богат. На кочевке каждый день едят сыр, каймак, мясо! Каждый день! Какое у Арсена пальто! Даже у уездного начальника в Карашехире, пожалуй, нет такого. Арсен — грамотей, он и по-русски умеет читать и писать. И дочь его грамотная! А как она одевается, Евлалия-ханум! Какая красавица! О, аллах! Однажды она вышла к колодцу в лакированных туфлях. Сказка! В Турции не поверил бы никто.

В ту же ночь, когда завязалась перестрелка с пограничниками, он, Мурадов, покинул товарища. Нет, он не стрелял. Он решил так — надо спрятаться, переждать, пока все уляжется, а потом явиться с повинной. Ведь он не так виноват перед советской властью, как Нияз. Крови на нем нет. Начальников своих обманывал — тоже хорошо. А главное, он раскроет важную тайну, и это наверняка спасет ему жизнь. Нет, майору не скажет! Генералу! Самому большому начальнику!

Он отсиживался в пещере. Голод выгнал его оттуда, привел к Арсену. Арсен принял как друга, вечером угостил вином. Аллах запрещает пить, но было уже темно. Аллах не видел! Очень приглянулась ему, Мурадову, дочь Арсена. Вот бы такую жену! Она и прошение может написать и прочитать в книге, как ухаживать за барашками, как избавлять их от клещей. Конечно, вино попутало. Ханум слышала разговор, наверно. Она испугалась и убежала. А он, Мурадов, вышел на улицу. Холодком подуло, он и сообразил, что зря затеял это. Не пойдет за него ханум и неволить не полагается, мало ли что Арсен когда-то проиграл ее по глупости. Но Мурадову вдруг стало страшно — а если ханум поднимет тревогу? Тут застава близко…