Тропа Селим-хана - [13]
Все! Поднялись! Ветер шатает Игоря; у него темнеет в глазах. Вот скала, темная, с прожилками, скала, за которой исчез незнакомец. Где же он?
На узком лезвии хребта, каменистом, голом, укрыться негде. Он спустился? Но каким образом? У самых ног Игоря земля обрывается, открылось ущелье. Через него перемахнет только птица.
Гайка со свистом глотает воздух. У скалы она пригибается. Дрожь волнами бежит по ее телу. Но не от холода. Гайка тихо визгнула — этот звук отдался в ушах Игоря победной музыкой.
Взяла след! Гайка рвет поводок, ее трясет в горячке поиска. Но что с ней? Морда ее тычется в куст, разросшийся над самой пропастью. Игорь охнул: Гайка прыгнула вниз. В ту же секунду поводок ослаб, собака удержалась на чем-то.
Там тропа! Ступенчатый спуск ко дну ущелья, сооруженный природой или, может быть, в стародавние времена людьми. Многие камни обвалились, выступы сгладило водой и ветром. Известняк отслаивается, крошится. Справа — стена, слева — пропасть, а ширина ступеньки, где, постукивая коготками, волнуется Гайка, всего около метра. Немало исхожено по горам за два года службы, но такого страха еще не было.
— Роется Терек во мгле, — произносит Баев, бледнея.
— Ну как настроение? — спрашивает его Игорь.
— Ладно!
— Ты не гляди на дно, понял? — говорит Игорь. — Под ноги гляди.
Он слез на ступень, встал рядом с Гайкой, чувствует ее тепло, ее дрожь. Он сам старается не смотреть на дно ущелья, где поток вьется тонкой белой ниткой.
Игорь отцепил поводок, намотал на руку. Здесь, на спуске, опасен малейший толчок.
Впоследствии Игорь сам себе не верил: да неужели он прошел там с Гайкой, с Баевым! Невероятный спуск. Рука шарит по поверхности известняка, — в иных местах он в трещинах, в буграх, а тут, как нарочно, будто отполирован. Руки разодраны в кровь о колючки, но надо терпеть. Надо, надо терпеть, коли единственная опора здесь — свирепая «держи-трава», как прозвали ее солдаты.
И не смотреть вниз! Главное — не смотреть вниз! Там умолкает камень, скатившийся со ступени. У самых ног вершина ели, уцепившейся корнями внизу, за невидимый карниз.
Неподвижные, спокойные, пушистые елки. Вот на них можно смотреть! Все-таки не так страшно, когда мягкая, лапчатая елка касается края ступени. Проход как будто шире в этом месте. Гайка, славная Гайка, ты тоже помогаешь спускаться! Ты не боишься, ты легко слетаешь с выступа на выступ. Но ты не уйдешь далеко, хоть и неймется тебе стремглав кинуться по следу.
Шум потока все ближе, громче — и вот, наконец, под ногами прочная, ровная земля…
Гайка снова на поводке. Она бежит, обнюхивая камни, по берегу потока. Расщелина, глубокая, изломанная расщелина открывается на той стороне. Гайка рвется к воде; шерсть на загривке топорщится. И опять переправа — режущий холод, упорство течения, барахтающийся в водовороте Баев. Схватить его за руку, за ремень…
Намокшая одежда сковывает. Но на передышку нет времени, лишь две — три секунды можно урвать для того, чтобы броситься плашмя наземь, вскинуть ноги, вылить из сапог воду.
Каменный коридор обдает сыростью, прелью. Тропа поднимается — и над головой, на фоне далекого неба, чернеют ветки елей. Тропа вывела в лес. Вдали, среди редких деревьев, виден человек.
— Баев, скорей!
Незнакомец припал к сосне. Невысокий, в черной ватной куртке.
— Стой! — крикнул Игорь, хотя человек не двигался с места. Ветер качает сосны, солнечные блики носятся по камням, по мху, по куртке человека. Щетина на скулах его серебрится. Он смеется!
— С кочевки я, чабан, — услышал Игорь. — Чабан, честное слово.
Что-то знакомое было в его голосе. Игорь шагнул вперед, всмотрелся. И он увидел улицу в Сакуртало, дом, калитку… Тот же самый старик стоял у открытой калитки, тот же голос произнес тогда: «Лалико нет дома…»
Чабан еще смеется, показывая ровные зубы. И солдату подумалось, что скоро и другие будут потешаться над ним: капитан Сивцов, старшина Кондратович, все товарищи. И Лалико захохочет, узнав, как он выследил ее отца.
«А меня-то он, кажется, не узнал?» — обрадовался Игорь. И ему стало легче.
— Товарищ пограничник…
Баев совал ему паспорт старика. «Давиташвили Арсен Ираклиевич», — читал он в паспорте.
Однако зачем он здесь? Корова, овца не могли забрести сюда. Охотиться? Да ведь не время для охоты! Разве что на хищников собрался — на волка, на барса?..
Арсен заговорил, но речь его не сразу достигала сознания Игоря.
— Двое идут… Я на заставу…
Он провел ночь на пастбище, на высоком лугу. Волки появились, решил попугать. Утром, часов в девять, заметил издали чужих, двоих. Пошел по хребту, чтобы спуститься к заставе, а тут, у ручья, в долине, показались пограничники с собакой. Тем лучше, стало быть, спешат по следу.
Игорь приходил в себя. Помнится, таксаторы тоже видели двоих… Однако как же Арсен различал след?
Спросить Игорь не успел — чабан замахал, указывая путь, отбежал в сторону, и Гайка рванулась вперед. Она рычала на Арсена, скалила зубы; ее хозяин крепко держал поводок, успокаивал, потом силой повлек Гайку вперед, мимо Арсена. Гайка нехотя уступила; она скулила, недоумевала, но вот нос ее приник к земле, она утихла, и Игорь радостно сжал в кулаке поводок.
