Тропа длиною в жизнь - [21]
– Я колдун и повидал многое, неведомое охотникам, – рассказывал Армер, – но такое… Скажу честно: мне бы тебя ни за что не вытащить. В тебя вцепились такие духи, перед которыми все мои помощники и покровители – то же, что Унни-ползунчик перед Тигрольвом, вашим тотемом. Они бы и меня прихватили, да пришли Иные, Неведомые. Я их не звал и звать не мог, потому что не знал даже… Сами пришли и обоих нас отстояли. Видать, ты Им нужен…
Нагу слушал эти рассказы вполуха. Что ему за дело до колдовских штучек? Главное – он жив, он чувствует, как каждая частичка его тела радуется выздоровлению, возвращению к жизни… И Небесный Олень радуется: вот он просунул один из своих неисчислимых рогов сквозь дымовое отверстие и играет с Нагу…
– …А это тебе оберег. Из волос и кости твоего врага, его кровью окрашен. Его добили другие, но победил – ты! Такой оберег – самый надежный.
Вот это действительно радость. Волосяная веревка щекочет шею, а гладкая полированная поверхность кости приятно холодит грудь. Нагу скашивает глаза и указательным пальцем проводит по испещренной резьбой наружной поверхности оберега.
Многие навещали выздоравливающего Нагу – и приятели, и взрослые. Даже Тилом, вождь детей Волка, приходил, подарок оставил – собственноручно изготовленный бивневый дротик и костяной кинжал.
– Сам делал, из ноги единорога. Храни, это мужское оружие. Наговоренное.
Чаще других приходил, конечно, Йорр. Ата рассказывала: пока Нагу находился в забытьи, его друг был тоже рядом, тоже помогал, в основном на подхвате, – принести воду или хворост для очага. В еде нехватки не было: общинники несли кто что мог, не жалели самых лакомых, самых редких кусочков, но Йорр и тут расстарался: притащил однажды целый кожан свежего меда.
– Ты бы видел, Нагу, во что его лицо превратилось, – весело говорила Ата. – Красное, распухшее! Армер говорит: «Уж и не знаю, кого теперь лечить в первую очередь…»
Однажды – Нагу уже не только вставал с опостылевшей лежанки, но и наружу выходил понемногу, с помощью Аты или Армера, – Йорр появился чем-то взволнованный и как будто смущенный. Принес в дар красивый пояс, куньими хвостиками украшенный («Мать смастерила.Длятебя»). Посидел, поговорил о чем-то совсем не важном. А потом вдруг выпалил:
– Знаешь… Я проститься пришел. Завтра – в Мужской Дом. Отец сказал, хоть и не должен бы… Велел с тобой попрощаться.
(Вот оно что. Йорр уходит с мужчинами. Потом его заберут духи и вернут лишь тогда, когда он сам станет мужчиной. Охотником.)
По-видимому, многое отразилось на лице Нагу, потому что его друг заговорил с напускной веселостью:
– Да ты не бери в голову! Время знаешь как быстро пройдет? Увидимся еще! Стану охотником – тебе лук сделаю. Настоящий, с наговором… – И уже на прощание сказал со вздохом: —Эх, Тигренок, Тигренок! Жаль, что ты не наш. Вместе бы сейчас…
Не договорив, махнул рукой, обнял его на прощание и вышел, не оглядываясь. В новую жизнь…
После ухода Йорра Нагу доковылял до своей лежанки, прилег и закрыл глаза, чтобы скрыть невольные слезы. Он слышал, как вернулась Ата, но притворился спящим.
«Нет, Йорр, нет. Мы не увидимся больше. После Посвящения из мира духов вернется не Йорр; вернется взрослый охотник.Даже имя его будет иным, и мальчишка, забытый своими сородичами в чужом стойбище, будет для него чужд…»
Так думал Нагу, жалея самого себя, и понимая в глубине души, что он не прав… Все равно. Если бы его сородичи пришли за ним, забрали до возвращения Йорра. Ведь и для него подходит срок стать полноправным сыном Тигрольва. И они смогли бы потом встретиться как равные, как мужчины…
Нагу знал, что сроки Посвящения у детей Тигрольва и у детей Волка разные. Сыновья Волка возвращаются от духов ранним летом, сыновья Тигрольва – поздней осенью; у них подростков уводят в Мужские Дома по весне… Быть может, и за ним придут, срок-то еще не настал. И Нагу стал с нетерпением ждать весны.
4
Давным-давно сошел лед, река разлилась и вошла в свои берега, и мир не только вновь зазеленел, но уже и молодая зелень начала темнеть. Вот-вот вернутся молодые охотники – новые сыновья Волка. А из родного стойбища Нагу так никто и не пришел.
Теперь Нагу сторонился бывших приятелей, да и не осталось их – мелюзга одна. А старшие из младших – давно в Мужском Доме; может быть, уже у духов… Теперь он общался только с Атой и Армером.
Да, с Атой они почти не расставались, но и здесь все было не так, как прежде. Даже Ата не могла смягчить его горе, даже на ней вымещал он порой свою досаду. Чем дальше, тем чаще.
– Ты так спешишь к своим, – говорила она, и голос чуть вздрагивал, – мы что, все тебе надоели?
– Мне мальчишкой быть надоело, – угрюмо бурчал он, не глядя на подругу, – мужчиной пора стать. А они бросили меня. Забыли! И кто я теперь?
