Трон Дураков - [4]

Оба охотника молчали, по-прежнему держа копья наизготовку. Птица интересовала их прежде всего как потенциальная добыча: такого количества мяса, если, конечно, оно окажется съедобным, деревне хватит на много дней. Между тем неведомая тварь продолжала извиваться, будто ящерица, явно слабея с каждым новым движением. У нее не было перьев, гладкие бока покрывала чешуя, лишенные перепонок лапы были снабжены мощными когтями, совершенно не подходившими, однако, для здешних ледяных полей. Ингук слышал о птицах-мясоедах, которые якобы жили в теплых странах и хватали свою добычу прямо с воздуха. Должно быть, это была одна из них, хотя в известных им легендах ничего не говорилось о птицах таких размеров, к тому же обладавших зубастым клювом и чешуей.

Он повернулся к Гуамоку:

— Давай, мальчик. Убей эту тварь, и твоя первая охота затмит все, что были до тебя. Но будь осторожен.

Страх боролся в сердце юноши с гордостью, но, сделав шаг к птице, он вдруг подумал о том, что нанести чудовищу смертельный удар должен Ингук, старейший охотник племени, чтобы покрыть себя славой напоследок.

— Ты имеешь больше прав на этот подвиг, чем я, — сказал он старику.

Глаза старого ловчего всего на секунду задержались на нем и вновь возвратились к добыче. «А ведь мальчик не шутит! — понял он. — Предлагает мне убить птицу из уважения, а не из страха». Ингук ухмыльнулся и сказал:

— Это твоя добыча, Гуамок. Но я запомню твои слова. Ты будешь настоящим мужчиной.

Гуамок сделал еще шаг, готовясь нанести птице удар в шею, как вдруг она рванулась вперед, будто собираясь взлететь, и подставила ему свой бледный живот. Юноша занес копье и тут увидел, как что-то трепещет внутри тела загадочной твари под чешуйчатой кожей. «Сердце, должно быть. Как колотится! Туда и надо бить!» Мысли стрелой пронеслись у него в мозгу, и тренированная рука тут же послала копье вперед, вложив в бросок всю силу гибкого юношеского тела. На мгновение орудие словно растаяло в воздухе настолько велика была скорость его полета, — но вот наконечник уже вонзился в самую середину груди, на глазах продолжая погружаться в уязвленную плоть. Новый крик боли вырвался у птицы. Она взмахнула крыльями и подалась назад, глядя поверх голов охотников остекленевшими глазами. И вдруг ее грудная клетка раскрылась, точно копье перерезало сухожилия, удерживавшие мышцы, и из огромной раны потоком хлынула кровь.

Ингук схватил онемевшего от изумления мальчика за локоть и оттащил его назад. Результат удара превзошел их самые смелые ожидания. Оба понимали, что одно попадание копья, сколь угодно точное, само по себе никак не могло стать причиной подобного кровеизвержения. Но худшее было еще впереди. Внезапно из зияющей раны вывалилось что-то большое и плотное, точно внутренние органы птицы сорвались со своих мест и упали на снег скользким кроваво-красным комом. Чудовище опрокинулось на бок и испустило дух. По телу его, от клюва до кончика хвоста, пробежали конвульсии. Ингук, опытный охотник, сразу опознал в них агонию убитой добычи. Но, несмотря на уверенность обоих охотников в смерти птицы, ни один из них не спешил подойти поближе.

Птица лежала без движения уже несколько минут, а они все ждали.

— Смотри! — воскликнул вдруг Ингук. Что-то пошевелилось в комке спутанных внутренностей. Старый ловчий неохотно поднял копье: ему не хотелось отравлять мальчику радость победы. Но, видимо, это было неизбежно.

Гуамок решил, что сходит с ума. Это был человек! Вот он встал на колени, вот уже поднялся на ноги и выпрямился перед ними в полный рост. Клубы пара окутали его, как дым, словно он только что воскрес в огне собственного погребального костра. Ингук поперхнулся, будто ему вдруг перестало хватать воздуха. Копье в его руке дрогнуло и опустилось. Юноша взял орудие из ослабевших пальцев старика, хотя метнуть его все равно не смог бы. Безмолвно наблюдали они, как человек, пошатываясь, сделал шаг вперед, остановился, шагнул опять и наконец, едва выбравшись из лужи крови, рухнул в чистые объятия свежего снега. Там он и остался лежать, столь же неподвижный, как и мертвая птица.

Охотники не знали, что и подумать. Этот человек был внутри птицы. Внутри? Как это возможно? Однако не верить собственным глазам было нельзя: человек лежал прямо перед ними. Они видели — но что именно? Смерть птицы была такой кровавой, что разобрать что-либо почти не представлялось возможным. И все же наблюдатели не сговариваясь сошлись на одном: человек вышел из внутренностей птицы.

— Разве такое бывает? — заговорил наконец Гуамок. Он был молод, и его сознание легче свыкалось с новым и непривычным. Ингук, который за всю свою жизнь ничего подобного не видел, все еще не мог оправиться от ужаса. Он только стоял и смотрел. Но юноше было недостаточно свидетельства собственных глаз, и он решил подойти поближе. Сперва старик хотел его остановить, но потом передумал: в конце концов, это его охота, пусть поступает, как знает.

Юноша уже стоял над лежавшим в снегу. Кругом было так тихо, что он слышал, как падают снежинки, спеша укрыть растерзанную птицу и окровавленного человека тончайшим белым плащом. Тело у ног Гуамока покрывала такая толстая корка запекшейся крови, что разобрать, кому оно принадлежит, было практически невозможно. Молодой охотник, все еще сжимая копье Ингука, наклонился над ним и, протянув вперед свободную руку, прикоснулся к лежащему. Он был теплым, и не от птичьей крови. Гуамок инстинктивно приложил пальцы к горлу человека и нащупал пульс.