Тролльхеттен - [11]

Налоговики перетрясли всю документацию и бумаги фирмы, а потом вытрясли всю душу из самого Мартикова. А если после этого там что-то и осталось, его вытрясло руководство фирмы, сопровождая сие действо непечатной руганью.

Павел Константинович был немедленно уволен. Налоговики предъявили ему счет с похожим на гусеницу рядом нулей, а затем последовало обвинение в мошенничестве и повестка в суд. И теперь, подобно двум разнокалиберным дамокловым мечам, над опальной головой Мартикова зависли Долг и Срок.

Все это случилось в течение каких-то шести часов, после чего по уши облитый грязью и униженный до невозможности Мартиков на негнущихся ногах побрел домой — ехать он сейчас не мог. Долг и Срок — эти два сиамских близнеца прочно сидели у Павла Константиновича на шее, не давая забыть о своем присутствии ни на секунду.

Первые десять шагов он сделал в детской растерянности, но уже отойдя на километр от родного заведения, стал потихоньку наливаться злобой. Кулаки его сжимались, губы шептали что-то ему одному слышимое, а глаза были бессмысленны и пусты.

Трещина в сознания проявилась с новой силой, став внезапно размером с большой каньон. Мартиков шлепал по лужам, насквозь промочив свои дорогие ботинки, но совершенно не замечал этого.

Как бы то ни было, когда Павел Константинович Мартиков достиг темноватой арки, безбрежную водную гладь в его жизни сменил черный и неистовый шторм.

И теперь он стоял — импозантного вида немолодой мужчина в долгополом дорогом плаще, повсюду изляпанном грязью, — и с пустым застывшим лицом смотрел на две тени, загородившие ему путь.

— Дед, стой, — повторил один из налетчиков, и они приблизились, заслоняя собой свет.

«Почему дед? — подумалось Мартикову, — Мне же всего пятьдесят два года!»

Вслух он сказал:

— Вам чего? — сухо, академично, и ни следа тех страстей, что бушуют в душе.

Одновременно Мартиков попятился и вышел из арки. Тени последовали за ним и оказались на свету — двое парней лет восемнадцати со следами вырождения на лице. Один был высоким с короткой стрижкой, и, вероятно, в свое время массивным, но сейчас мощно исхудал, кожа висела у него на лице неприятными складками. Второй — вообще заморыш, сгорбленный со слипшейся копной волос неопределенного цвета. Волосы падали ему на лицо, узкое, нездорового цвета и необлагороженное интеллектом, вероятно, даже в свои лучшие дни.

— Плащик сымай, — прошипел заморенный и ткнул пальцем для наглядности в названную одежку.

Шпана. Гопники. Судя по всему еще и наркоты. Хотят денег, хотят дорогой плащ Павла Константиновича, как будто мало сегодня напастей свалилось на голову бывшего старшего экономиста. Вот теперь еще и ограбят возле собственного дома, и… опа… бывший здоровяк достает ножик, может еще и прирежут тут же.

Нож был выкидной, длинный, из хорошей голубоватой стали.

— Ну ты че?! — спросил заморенный, — плащик давай! Баксы есть?

А Мартиков стоял перед ними и чувствовал, как злость перехлестывает через край, затмевая все остальное. Сами собой вдруг сжались кулаки, так что ногти впились в ладони, оставляя неровные полукруглые бороздки. Эти двое, этот человеческий мусор, они мешают ему, они смеют его задерживать! Нет, хватит.

Павел Константинович чувствовал, как нелепая, широкая и более похожая на оскал улыбка сама собой выползает на лицо. Трещина в сознании ширилась и наполнялась огнедышащей лавой.

— Не дури! — поспешно сказал при виде улыбки бывший здоровяк и шагнул вперед, неуверенно помахивая ножом, а потом встретился с Мартиковым глазами.

Глаза у грабителя были маленькими, воспаленными и все время слезились. Какие глаза были у самого Мартикова, он не мог сказать, но гоп вдруг остановился, отвесив массивную до сих пор челюсть.

— Колян… — сказал бывший здоровяк, — Колян он…

Павел Константинович больше не медлил. Не в силах соображать от затмевающей все и вся ярости, он подхватил с земли половинчатый осколок кирпича, и с боевым воплем метнул его в здоровяка. Очень точно, словно и не пропускал физкультуру в школе. Кирпич попал в руку здоровяку с леденящим хрустом и вышиб нож, налетчик заорал, и стал падать лицом вперед. Следующий из свободно валяющихся по округе снарядов воткнулся в ребра заморенному, заставив его сложиться пополам и с задавленным плачем улечься на асфальт.

Мартиков взял еще кирпич, на этот раз целый с ровными гранями, и, не роняя с лица дикой улыбки, пошел к распростертым на земле грабителям. Бывший здоровяк с лицом, выражающим целый спектр мучений, упал на колени, прижимая к себе активно брызжущую кровью, руку.

— Пойма-а-ал вас, — пропел Мартиков.

Гопники поняли, что их земной путь окончится здесь, и им размозжат головы прямо в этой арке. Забыв про боль, они поспешно поднялись и поковыляли прочь с наиболее возможной скоростью. Заморенный при этом сгибался в три погибели и тонко вскрикивал. Бывший старший экономист побежал за ними, потом остановился и, широко замахнувшись, метнул кирпич вслед. Меткость его не оставила — рубленых форм снаряд влетел ниже спины высокому, заставив его болезненно закричать.

Налетчики пересекли двор и скрылись в противоположной арке. Мартиков улыбался — теперь победно. Там, за этой улыбкой, по-прежнему бушевал черный шторм, но теперь он поддавался контролю. Может только чуть-чуть выплескивался из глаз.