Троллейбус без номеров - [55]

– Вот как, значит? – Елена Михайловна удивленно поправила очки-половинки. – И расскажи же, что именно в нашем мире ты считаешь «не так»?

– Да все вокруг. Почему у меня под окнами кричат чайки, если я не живу на море. Почему всем вокруг так и хочется меня как следует пнуть и что-то заставить делать. Почему каждый считает долгом пройтись по мне и как следует наподдать, навалять под дых? Разве вы считаете, что это справедливо?

Елена Михайловна внимательно ее слушала что-то писала в ее карточке. Судя по озабоченному виду, что-то совсем не хорошее.

– Нет, я не считаю это справедливым. Понимаешь, Саша, ты довольно умная для своего возраста, и должна понимать: наш мир – довольно несправедливая штука. И, раз уж на то пошло, не все люди жестоки. Возможно, тебе попались плохие друзья – да, такое тоже бывает – или учителя, которые любят издеваться над учениками. Ну не идет у них преподавание, понимаешь? Но это не повод разочаровываться во всем мире сразу. Ты разговаривала с мамой по поводу твоего депрессивного состояния?

Перед глазами вновь возникла мать, которая на нее замахнулась. Гадкая девчонка, опять меня из-за тебя вызывают в школу позориться. Как тебе только не стыдно. Как ты только посмела такое вытворить? Как. Ты. Посмела.

– Нет, не разговаривала. Сложно разговаривать с человеком, который, чуть что, поливает тебя грязью.

– Я уверена, что мама хочет тебе только добра. Воспитывала же она тебя все эти годы, вызвонила меня – звонок поднял меня в час ночи, и твоя мама была очень… встревожена. Ты же не хочешь расстраивать маму, верно, Саша? Так что расскажи мне, пожалуйста, что тебя тревожит.

Сначала Саша хотела сказать то, что у нее все хорошо. В конце концов, у нее и правда все хорошо. Она не ходит в место, которое считает неприятным, у нее, наконец-то, появился друг, у нее… Наверное, и мама за нее волнуется, раз нашла ей на районе детского психиатра. Соблазн сказать, что все в порядке был велик, и Саша чуть было не поддалась.

А потом перед глазами появился Влад, с его улыбкой, с его летающими прибамбасами, с Библиотекой и шепотом древних пророчеств, и Саша поняла, что ей надо сделать.

– Я устала, Елена Михайловна. Устала от всего. Школа, большие нагрузки – пока я не начала прогуливать, сидела до пяти, до шести часов. Очень сложно и скучно. У меня нет друзей, и я боюсь, что в какой-то момент сорвусь и начну все крушить. Внутри меня столько эмоций, и я не могу найти им применение. Мама тоже постоянно делает только хуже: ругается на меня, говорит, что я позорище… как тут не начать прогуливать школу? По крайней мере, в школе надо мной все смеются, а на улице всем плевать, и я могу ходить, смотреть на то, как живут другие люди, воображать… всякое.

– Мама говорила, что ты много спишь, – вставила Елена Михайловна. Саша кивнула, обливаясь потом от страха. Если ее схема не сработает, то у нее будут проблемы.

– Я не могу выспаться. Мне постоянно хочется спать – а еще творить разные штуки с собой. Я пробовала резаться – от этого мне действительно становится легче. Но, вы сами понимаете, постепенно мне этого перестает хватать. Я хочу навсегда исчезнуть, – раствориться, чтобы меня не существовало. Потому что я не хочу существовать. Я так устала. Люди такие смешные. Носятся, чего-то от меня хотят… я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Навсегда.

– И что бы ты делала, находясь в покое?

– Ну, не знаю. Спала бы, наверное. Или занималась бы своими делами. Я так давно ничего не писала.

Саша долго говорила, пытаясь добавить в свой голос побольше жалости, а Елена Михайловна все писала и писала. Наконец, она прервала Сашу.

– Подожди за дверью, мне нужно позвать твою маму.

Едва только за матерью захлопнулась дверь, Саша приникла ухом к стене, подслушивая все, что происходит. Правда, ничего особенного она не слышала: так, гулкое эхо. Нервный голос психиатра и спокойный – матери.

– Клиническая депрессия в таком возрасте – это очень странно. Она в шаге от самоубийства. Ей необходимы успокоительные.

– Вы уверены, что она не наврала? Она очень любит фантазировать у меня.

Бам-с. Бум. Печать. Хлоп. Позади бурчали недовольные пациенты в очереди.

– З-з-занимают тут.

Клиническая депрессия. В ее возрасте это очень странно. Фантазировать. Я выпишу ей лекарства, пусть ходит каждую неделю, буду корректировать ее лечение. Бум. Печать. Транквилизаторы очень слабые, не волнуйтесь. Просто будет больше спать. Но она и так спит. Бум. Клац. Значит, она не высыпается. Шурх. Больше шороха, ведь Саша любила всякие шорохи, особенно ночью.

Дверь открылась, и мать, схватив ее за руку – больно, слегка хрустнуло запястье, теперь, наверное, дня два будет болеть, хотя кому не плевать – потащила ее прочь.

– Замечательно, – чеканила мать, идя вперед. – Что ты ей наговорила такого? Тринадцать лет – и клиническая депрессия, просто замечательно.

– То же, что и тебе, – Саша повела плечом. – Правду. Про то, что со мной творится.

Тут Саша, правда, немного слукавила: она прекрасно понимала, что, расскажи она психиатру все как есть, ее наверняка заперли бы в больнице навсегда. Ведь взрослые люди такие смешные. Они верят в курс доллара и фондовые биржи, верят в бога, золотого, беспристрастного, который наверняка рассудит, верят в то, что воду можно зарядить от телевизора, верят политикам, много кому и много чему верят – но ни за что не поверят в то, что она, Саша, видит сны, которые куда интереснее, чем реальный мир. Ведь во снах не бывает несправедливости и всяких там учительниц по русскому языку, во снах все зависит только от тебя и от твоей силы. А еще там есть Владлен, который всегда выслушает и поможет. Он точно не отправит заряжать воду от телевизора или учить уроки.