Троица. Охотники на ведьм - [10]

Инквизитор поблагодарил свидетеля за показания и вернулся к своему месту за столом, теребя в руках Библию и напряженно думая. Даймонд наблюдал за всем действом не без скуки. Он был человеком из иного теста, его не очень затягивали хитрости судопроизводства священного трибунала. Он привык работать руками, а иногда и ногами, чтобы вовремя уйти с места вершимого им суда.

— Как долго это будет продолжаться? — шепотом спросил он, наклонившись к Гансу.

— Недолго. Как я слышал, мастер Якоб всегда делает свою работу быстро. В этом вы похожи, не так ли?

Даймонд кивнул и откинулся спиной на холодную стену. Как бы там ни было, стоило досмотреть это зрелище до конца, раз уж он начал, да еще и приложил руку к его постановке.

— Я предлагаю вам, господин Орсини, — громогласно объявил Якоб, — дать письменные показания и заверить их подписью. Разумеется, трибунал ожидает от вас искренности. Мы хотим знать о каждом еретике в вашем роду, хотим знать о каждом вашем крестьянине, занимающемся колдовством, о ваших тайнах, скрываемых вами и членами вашей семьи от глаз честных и добрых людей.

Барон молчал. В его испуганном, задерганном разуме уже выстроилась та самая картина, которую обрисовал ему похититель незадолго до прибытия в это проклятое место. Теперь ему предстояло то, о чем он был предупрежден. Он собрался с силами, поднял голову и ответил:

— Нет.

За два года службы Троице Даймонд многому научился. В крепости ордена жил комендант по имени Георг, который приходился охотникам кем-то вроде наставника. Он тренировал и Даймонда, обучая его уловкам борьбы с врагом, хитростям слежки и добычи информации. Как и все остальные, Даймонд получил немалую часть своих навыков именно от него, но будучи самым прилежным учеником, умудрился переплюнуть самого коменданта во всем, чему тот его обучил. Одним из полученных навыков было умение развязывать людям язык, когда этого требовали обстоятельства. Но стоило Даймонду увидеть тонкую работу палача, как он тут же почувствовал себя новичком, неискушенным в этом сложном и кропотливом деле. Праздник боли начался.

После того как подсудимому было объявлено предупреждение о применении пыток, палач начал свою процедуру устрашения. Он грубо ухватил подсудимого за отворот белой накидки и сорвал ее, а затем усадил нагого барона в то самое кресло для допроса с отверстием в сиденье. Изможденный пленник оказывал вялое сопротивление, но палач и его помощник все же справились с ним и приковали беднягу к креслу, не забыв обвязать его торс цепями, полностью лишив барона возможности двигаться. После этого последовал ритуал приготовления пыточных инструментов палача. Помощник подавал ему один инструмент за другим, пока тот пристально рассматривал их, с хищным оскалом демонстрируя эти орудия своей новоиспеченной жертве. Орсини зажмурился, но увесистая оплеуха заставила его раскрыть глаза и посмотреть на то, что ему предстояло вскоре опробовать собственной плотью. На столике перед ним лежали щипцы, ножницы, иглы, плети и молотки. Помощник палача вдруг принялся растапливать печь, напротив которой стояло кресло подсудимого.

— Врач уже осмотрел его? — заботливо осведомился палач, аккуратно просовывая в челюсть барона кусок толстой веревки из плетеной кожи.

Инквизитор кивнул в знак подтверждения.

— Ты можешь приступать.

Они начали с пальцев ног. Пока инквизитор призывал подсудимого к покаянию и примирению, палач мастерски делал свою работу, выдирая ногти мужчины с помощью щипцов. Барон кричал и плакал, дергался в кресле, отчего стальные шипы глубоко вонзались в его кожу. Он стонал от боли, но это было лишь началом.

Ганс нахмурился и опустил глаза в пол. Даймонд даже приободрил послушника приятельским хлопком по плечу, хотя и не сдержал язвительной усмешки:

— Привыкай, будущий служитель матери страждущих! Подобные зрелища должны стать для тебя обыденностью.

— Пока не стали, — сглотнул Ганс. — Но я готов учиться. Вы ведь тоже не всегда были лучшим охотником ордена.

Что правда, то правда. Даймонд оставил послушника в покое и вновь обратил взор на происходящее в центре камеры. Некоторые из членов трибунала решили отлучиться, чтобы перекусить, пока длилась скучная, давно ставшая для них обыденной процедура пытки, но сам инквизитор не покидал своего поста. Он то садился на трон, то принимался расхаживать по камере, а иногда и вовсе подходил к барону и, обнимая его за голову, призывал не упорствовать в своих греховных взглядах и сдаться на милость Богу.

— Боль в твоем теле ничто в сравнении с твоими душевными муками, сын мой! Ты обрекаешь свою душу на вечное пекло, но твоя боль способна очистить тебя. Сдайся же, примирись с церковью, примирись с Богом! Ради всего святого, что есть в нашем мире!

Вскоре барон остался без ногтей. Его кровь залила пол, слезы ручьем текли по измазанному грязью лицу, теряясь где-то в бороде. После этого палач принялся проделывать ту же процедуру с пальцами рук. Теперь ему понадобилась помощь его подопечного, который держал барону его и так закованные в железные кольца руки и не давал ему дергаться. Левая рука, затем, после недолгой паузы, правая. Что они будут делать дальше? Когда палач взялся за молот с намерением вновь вернуться к ногам жертвы, подсудимый стал терять сознание. Такой поворот явно не понравился инквизитору: