Трое суток норд-оста - [8]

Так рассказывала мать. А он и сам знал, что первое чудо в его жизни был этот синий простор, в котором будто летишь.

Первые его игры были у воды. Еще дошкольником пропадал у моря с утра до ночи, и первой материной угрозой, которую запомнил, была: "Утонешь лучше домой не приходи!" Помнил, что смеялся, когда она говорила такое. Разве в море можно утонуть? Они плавали с ребятами не сколько могли, а сколько хотели. Уставали, ложились спиной на волны и лежали себе, загорали на солнышке, отдыхали.

Первое, что он узнал в городе, — пляж. Позже полюбил порт, особенно вечерний, когда огни, как золотые россыпи, и тени кораблей на воде такие таинственные, зовущие, и тихая вода в бухте, расцвеченная как в праздничную иллюминацию.

Позже его любовь опять вернулась к пляжу. Это было связано с девчонками, которых картинки порта не больно воодушевляли. Но порт не разлюбил. И если бы кто сказал тогда, что в море ему не плавать, он, наверное, избил бы того человека, как вруна и последнюю сволочь.

Гошка пошел в мореходку, не раздумывая ни минуты. И с ходу попал в загранку. А там, как говорил его друг матрос Серега Швыдко, "шик, блеск, тру-ля-ля". Привезли они, что могли, из первого рейса, реализовали оптом и две недели жили как боги. Тогда Гошка и понял, что, кроме моря, очень любит еще и деньги.

Он привозил из загранки плащи, модные платочки — все, что хорошо шло. Появился бизнес на жевательную резинку — притащил сразу два десятка блоков. Узнал, что можно зарабатывать на порнографических журналах, и поволок их через море. Лучше бы он не брался за это дело. Потому что, если про платки можно было сказать, что у него есть сестра Вера, которая обожает эти штучки, то про журналы что скажешь?

Незаконное, оно ведь всегда до поры до времени. В тот раз до суда дело не дошло, хотя и этим грозились. Но с флота его выставили и вообще из порта. Поработал Гошка в одном, другом месте и понял: без моря не жить. Как и без «монет» тоже. Но море было пока отрезано начисто, и он сделал целью своей жизни "вторую любовь" — добывание денег любым способом. Это было нетрудно, тем более что оставались старые друзья и связи. Так он стал крепким звеном в цепочке, по которой бежало и барахло, и валюта, и наши красненькие…

Гошка старался размышлять о своей судьбине весело и беззаботно. Но иногда на него накатывало. Вскрикнет в порту судно, прерывисто, с придыхом, докатится крик до гор, отшатнется обратно к бухте, к набережной, приглушенный расстоянием, тихий и печальный. И схватит вдруг за сердце такая черная тоска, что хоть прыгай с бетонной стенки, плыви за судами, уходящими в синюю даль…

Как это вышло у него, что жизнь пошла не туда, куда мечталось? «Бичи» с бульвара толковали — не повезло. Верунчик тоже говорила — не повезло, но имела в виду совсем другое, потому что ничего толком не знала. Бывало, Гошка удивлялся: слепая, что ли? Потом понял: и впрямь слепая, потому что верила в него, как в себя, а любила даже больше, чем себя.

Было раз, встретил он замполита со своего «Кишинева». И тот выложил Гошке его личную жизнь сразу во всех измерениях.

— Ты привык, что в жизни все удается, привык относиться к существующим благам, как к морю, в котором хоть купайся. Мне рассказывали, как ты шумел однажды, когда к тебе не пришел по вызову врач. Больного человека оставили без медицинской помощи! Знаю, как замучил начальника милиции жалобами на милиционера, который при задержании порвал на тебе рубашку… Тебя с малых лет носят на руках, сначала дома, потом в обществе. И ты привык к заботам, уверовал в свою значительность. А от такого «верования» один шаг до наглой мысли, что все возможно, все простится. Да, мы, к сожалению, слишком много говорим о правах человека и слишком мало о его обязанностях перед обществом. Но разве человек может иметь права, если он не выполняет обязанностей?

— Испортили меня, — сокрушенно кивал Гошка.

— Кто тебя испортил?

— Да вот, вы же говорите…

— Я говорю? — изумился замполит. — Я говорю, что били тебя мало!..

Смешной получился разговор. И Гошка от души хохотал, когда рассказывал о нем приятелям. Хотя было ему совсем не смешно. Скорее грустно было. Потому что всем нутром, печенками чувствовал: прав замполит. Не случайно же на него находило временами, и он устраивал скандалы дома. Другие злились, что на них никто не обращает внимания. Гошка бесился от избытка забот. Пока был жив отец, все вроде бы шло нормально. Но в шестьдесят восьмом старые раны доконали отца. Мать умерла в одночасье от рака. "Береги братика", — сказала мать Вере за день до смерти. И Вера полностью взвалила на себя все, что тащила мать. Гошка сначала злился, как мальчишка, окруженный чрезмерными заботами, потом привык…

— Это ты меня испортила, — как-то сказал он ей под пьяную руку.

Вера проплакала целый день. Гошка ходил вокруг и ругал себя, чтобы ее успокоить. И успокоил. И все пошло по-прежнему. Уж такая она была: совсем не могла, чтобы ни о ком не заботиться…

— Эй, Братик! — услышал он сквозь шум ветра. В форточке виднелись толстые щеки знакомой бабенки со странной кличкой «Шантаклер», одной из тех, на ком держалась их торговая цепочка. — Что тебя носит под дождем?