Трое спешат на войну. Пепе – маленький кубинец - [26]

Может быть, меня немножко зло взяло. Галка никогда мне таких писем не писала.

— Только бы мое письмо не затерялось, — сказал Вовка, — поскорее пришло к Нине. А я ей напишу еще одно, сегодня же.

7

В этот день все училище: люди, лошади, полковые минометы, ящики с минами — все двинулось в путь.

На дворе апрель. Мокрый, ноздреватый снег тяжело лежит на земле. Воздух напоен весенней влагой. У домов капель позвякивает.

Мы месим кирзовыми сапогами талый снег на дороге, Солнце шпарит в спины. На душе весело.

— А ну, подтянись! — кричит старшина.

Командиры едут на лошадях. А старшина вместе с нами ножками топает. Ему лошади не досталось. Лошади минометы тянут.

Дорога длинная. Шагай и шагай. При всем боевом снаряжении: шинель, вещмешок, винтовка, котелок, противогаз, патроны, и еще наберется всякой мелочи. В общем, ты человек-дом. Где остановился, у тебя все для жизни должно быть. «Ежели солдата бросить в поле, — говорит нам старшина, — все одно он живучая единица. Окопается, патроны разложит, харчи рядом припрячет».

В походе, конечно, все зависит от обуви. Старая солдатская истина. Если ладные сапоги и портянки, шагай как на прогулке. Можешь думать о чем угодно: о любви, о стрельбах, о родной деревне. Если сапоги жмут, никакие мысли в голову не полезут.

Но мы не лыком шиты. Три месяца не зря учились военному делу. Не зря старшина с нас шкуру сдирал.

Гурька Никитин за это время научился не только сапоги подгонять, но и спать на ходу. Идет и спит, а локтями соседей чувствует. Ребята ему завидуют, называют это «Гурькиным талантом».

Однажды ребята подшутили над Гурькой. Шел он вторым с краю. Правофланговым был Гашвили. Заснул Гурька, а правым локтем все на Гашвили нажимает. Ладо посмотрел вперед — старшина далеко, ничего не видит, — взял да и вышел из строя. Гурька спит, ноги его шагают, и тянет его вправо, а опоры нет. Вышел он спящий из строя, шагал некоторое время рядом, а потом бух в кювет.

Сегодня Гурьке спать не приходится. Майор Соколов выбрал маршрут не по Чуйскому тракту. По проселочным дорогам, через перелески и балочки, по деревенькам. Все как на войне, а ему известно, как там бывает.

И вот она, очередная загвоздочка, — дорога спускается в овраг. На одной стороне оврага снег, на другой — чернеет жухлая земля. Самое подозрительное ка дне оврага — снег здесь перемешан с грязью.

Майор Соколов направил своего коня к оврагу. Тонкие белые ноги лошади осторожно погрузились в холодное месиво. Вслед за майором двинулись упряжки с минометами. Ездовые хлестали лошадей, пытаясь с ходу проскочить низинку. Не тут-то было! Застряли минометы в грязи.

Нам уже казалось, что над головами высоко в небе гудят фашистские самолеты, сейчас полетят бомбы.

Мы бросились к упряжке с минометом. Проваливаясь по колено в грязной жиже, мы толкали упряжку вперед. Старшина кричит: «Раз-два, взяли!» Ездовые стеганули лошадей — миномет вырвался из плена. Лошади потащили его вверх, в гору.

Низину штурмовали повозки со снарядами. Им тоже нужна помощь. И опять, не жалея сил, мы толкали повозку вверх, в гору. А за ней были еще минометы, походная кухня и наш толстый повар, от которого всегда пахло жареным, хоть кормил он нас кашей. Нет, ничто не могло остановить наш порыв. Да если бы надо, мы могли бы котелками вычерпать эту грязь или проползти по ней по-пластунски.

Непонятно все это было только мальчишкам и бабам, которые, заслышав крики, прибежали из деревни. Они стояли на высоком берегу оврага и глядели во все глаза. Ведь рядом хорошая дорога и мост. Зачем же силу понапрасну тратить? Для них это чудо, а для нас это война.

Последняя повозка проскочила грязь, и мы, довольные, под одобрительные слова старшины, стирая рукавом шинели грязь с лица, шагали вперед. Только вперед!

Ребята и женщины махали нам руками. Они шли рядом вдоль дороги. Многие заговаривали с нами. Все мы казались сами себе богатырями, способными преодолеть любые препятствия, рубить, стрелять, переплывать реки.

В деревне майор Соколов слез с коня, и вся колонна остановилась.

Мы побежали к колодцу, чтобы попить водицы. Но на нашем пути встал старшина. Усы его загибались от гнева.

— Вы что, в детском саду или в армии! — крикнул старшина. — Назад!

Мы отступили и вспомнили наказ командиров не пить в пути. Мы облизали сухие губы.

А деревенским девчатам хотелось с нами познакомиться. Они, конечно, стеснялись. Но одна вышла из дома с кринкой молока и двумя стаканами. Так как старшина охранял колодец и на молоко запрета не было, мы окружили девушку и стали пить холодное молоко.

Девушка рада, глаза у нее смешливые, зубы белые и ровные, как подструганные. Две упругие косы на груди. Мы пьем молоко и протягиваем ей руку: Николай, Вова, Егор, Женя, Гуря. Гурьке она смеялась больше всех, и мы решили, что он ей понравился. Гурька с улыбочкой выпил два стакана молока.

— Вы потом на войну пойдете? — спрашивала девушка и смеялась.

Мы утвердительно кивали.

— Давайте переписываться, — предложила она и покраснела. — У меня есть подружка еще. Она тоже будет писать.

Гурька Никитин самый первый нашел в кармане бумагу и карандаш и дал девушке. Она написала адрес и имя: Лена Пчелкина.