Трое из сумы - [13]

Другой, нынешний, Сергей Боровиков – известный саратовский писатель, потомственный литератор, кое-кто из молодых да ранних его даже возводит в ранг «интеллигента-шестидесятника». Но все считают своим долгом упомянуть, что он бывший главный редактор лучшего нестоличного «толстого» журнала «Волга», «свой человек» в мире советской литературной критики и вовсе не чужой для постсоветской прозы. Сего-дняшний Боровиков – это прежде всего автор «ненаписанного филологического» романа «Крюк» и книги ис-поведально-эссеистической прозы «В русском жанре. Из жизни читателя», академик АРСС, с 1995 года член Букеровского комитета в России.

Говоря об этом «вчера» и «сегодня», я нисколько не ёрничаю и не имею намерения Боровикова уколоть. Та-кое уж было время, и Серёжа играл по правилам окружающей жизни. Он, как и все мы, появившиеся на свет при Сталине, и «кузькину мать» Хрущёва захватил, и взрослел при большом писателе Брежневе, и перелис-тывал страницы книги временных лет при последующих больных дедушках, и в перестройке Горбачёва варил-ся, и Ельцина пережил…

В конце концов, он сам обнаружил в себе эту разницу, после чего написал: «Когда к концу 70-х годов я ут-вердился в печальном выводе, что не смогу быть писателем жизни, так как не имею таланта, а описывать жизнь без таланта может тот, кто, скажем, покорял Полюс или ловил тигров, а я лишь выпивал и читал книги, я решил сделаться писателем литературы, т. е. критиком.

Сделавшись критиком, я не то чтобы совсем перестал читать, но, по совету старшего коллеги, стал писать больше, чем читать. Был доволен и заметно поглупел… Спустя сколько-то лет, а именно в конце 80-х, я ут-вердился в печальном выводе, что критика из меня так и не вышло. С омерзением окинув взором прожитой мной путь, я почти перестал писать, но вновь, как в юные годы, сделался читателем. Был крайне всем недо-волен и незаметно поумнел».

Именно этими строками он предварил публикацию своего «ненаписанного филологического» романа «Крюк». Текст новым критикам понравится – как в своей «жизненной» части (саратовские пьянки-гулянки, отягощённые любовными приключениями), так и в части «филологической» (картинки из жизни литераторов-«патриотов»). Прозвучало даже сожаление: «Жаль, что остался «Крюк» не дописанным…»

Жалостливое суждение критика требует небольшого отступления. С грустью вынужден заметить: во време-на, когда мы Гриненко Алина. Птица счастьябыли молодыми критиками, среди нас не было таких безграмотных «прочтений». Мы могли изо-щрённо ругать там, где можно было и похвалить, могли хвалить там, где хвалить было не за что. Но восприни-мать столь примитивно: написал автор, что остался «Крюк» не дописанным, значит так оно и есть... Всё-таки неучей среди критиков тогда не было. И первое, что приходит на ум, – «Ненаписанные романы» Юлиана Семёнова. По логике нынешнего критика (не хочу даже упоминать его фамилию, чтобы не рекламиро-вать), они так и не были написаны. Можно таким образом открыть восьмой том Собрания сочинений писате-ля (М.: ДЭМ, 1994) и увидеть чистые страницы.

Прошу прощения за пример из собственной писательской практики. У меня есть не очень большое прозаи-ческое произведение, имеющее подзаголовок «Сугубо житейский рассказ в формате повести». В одной ре-дакции меня спросили: «Так это рассказ или повесть?» Я улыбнулся: в школе, видимо, редактор «Войну и мир» не читал, иначе обязательно в школьную пору задал бы вопрос: «Так толстовская книга – это роман или эпопея?»

И ещё одно отступление позволю себе на тему: что читали, а чего не читали современные редакторы и из-датели. Не сочтите только за анекдот. В одном издательстве редактор, получив рукопись новой версии для детей «Приключений барона Мюнхгаузена», захотела прочитать книжку, которую для детей некогда переска-зал Корней Чуковский. Оказалось, редактор ни в детстве, ни потом не читала историй барона Мюнхгаузена. Ни пересказа К. Чуковского, ни переводов Г. А. Бюргера и Р. Э. Распэ. Удиви-тельно, подумал я, чего только не бывает на свете. Позже рукопись попала к главному редактору издательст-ва. И тут выяснилось, что она тоже никогда не читала про барона Мюнхгаузена. Больше того, не видела даже ни фильма Захарова про «нового Мюнхгаузена», ни мультфильма «про старого». Как такое может быть сего-дня в издательском деле? – диву даюсь. Наверное (другого объяснения не нахожу), это оттого, что «издатель-ское дело» – это из словаря былых времён. А ныне, как известно, «издательский бизнес».

Однако вернусь к боровиковскому роману – «не законченному». Смею думать, что «незаконченность» была задумана автором изначально. Обычно писатель стремится воспроизвести мир с максимальной полнотой, но в данном случае требовалось встать с ног на голову. Поэтому Боровиков сразу писал некий развёрнутый роман-синопсис, в котором разорванный мир дан в разорванном на куски произведении. Что ни говори, лите-ратор Сергей живой, остроумный, одарённый. Смышлёный, он понял: главное (по сути ничем не изменивше-еся с советских времён) – избрать верный формат, чтобы потом втиснуться в уже готовую книжную серию.