Трое из навигацкой школы - [5]

Роль ментора в этих спорах обычно доставалась Никите. Начинал он всегда своей любимой фразой: «Жители Афин говорили…»

— Тебя послушать, так умнее древних афинян нет никого!

— Вспомни Сенеку, — Никита умел быть невозмутимым, — оскорбление не достигает мудреца.

— Оскорбление словом, но не рукоприкладством, — горячился Саша. — А если мудрецу по роже съездят?

— Циник Крат, получив удар кулаком в лицо, повесил под кровоподтек табличку: «Это сделал Никондромас», и все афиняне сочувствовали ему и презирали обидчика.

— Если в России так отвечать на побои, то все бы оделись в дощечки. Со мной этого не будет! Я шпагой защищу свою честь!

— Жители Афин говорили, что честь у гражданина может отнять только государство.

— Угу… Напишет один гражданин на другого гражданина донос в Тайную канцелярию, и государство с готовностью отнимет не только честь твою, но и жизнь.

— Любишь ты, Сашка, Россию ругать!

— Отнюдь! Просто я понимаю, что с государством не повоюешь, а с гражданином можно, — как озорно умел Сашка блеснуть глазом, а потом продолжить то ли дурашливо, то ли серьезно, не сразу и поймешь. — Как говорит соборное уложение государя нашего Алексея Михайловича от 1649 года..

— …в котором, как известно, девятьсот шестьдесят семь статей, — поддакивал Никита, — и из которых ничего нельзя понять…

— Но, но! Я говорю об уложении о чести и бесчестии…

Алеша обычно не вмешивался в эти споры, следуя мудрой пословице: «Audi, vidi, sile» — слушай, смотри и молчи. Да и о чем спорить? Алеше казалось, что правы оба. Но однажды он не выдержал:

— Саш, что ты все о себе да о дворянской чести? Шпагой можно защитить слабого, например, женщину!

С той поры друзья при всяком удобном случае подтрунивали над Алексеем, сочиняя образ некой обиженной дамы, чью жизнь будет защищать Алешка в далеких портах.

— Алешка! — крикнул Александр. — Хватит ногами болтать. Лучше становись в позицию. Будем отрабатывать фланконаду. Ты сегодня отвратительно дрался.

— Зато он хорошо дрался вчера, — разомлевшим голосом сказал Никита, — с Котовым… Ювелирная была битва. Но больше бряцать оружием не надо, это утомляет… Гардемарины, а где белая коза? Я к ней привык. Почему она не идет?

— Тьфу на вас! — обиженно сказал Алексей. — Как вы можете, право… Уже сутки прошли. Неужели замнут дело?

— Вряд ли, мой друг, — сказал Никита, обмахиваясь платком.

— Так чего тянут?

— Фискал рожу боится показать. Вот когда синяк чуть-чуть слиняет, он глазенапы свои красные почистит и пред глазами директора предстанет — так, мол, и так… А дальше колодки, Владимирка, Сибирь…

— Да ну тебя к черту. Голова идет кругом…

— Послушай, Алеша, когда мысли твои в смятении, — начал Александр патетическим тоном, — и голова идет кругом, возьми шпагу и разогрей мышцы. Это научит тебя презирать боль, очистит мозг от скверны и прибавит уменья в обращении с благородным оружием.

Саша встал, одернул камзол, легким щелчком поправил манжеты, хотя этого и не требовалось, — Сашин костюм всегда в безукоризненном порядке.

— Ремесло гладиаторов, — проворчал Никита и опять лег, закинув за голову длинные руки.

Алексей, по опыту зная, что Саша не отвяжется, вынул ноги из воды и долго махал ими в воздухе, пытаясь сбить капли.

— Башмаки надень, поскользнешься…

— Да ну… — бросил Алеша, разыскивая под лопухами шпагу.

В его больших, серых у зрачка и ярко синих по ободку глазах тоска: «Кой черт Сашке надо, чтобы я фехтовал? Почему я перед ним робею? И вообще иду у них на поводу… Оскорбление не достигает мудреца… И вот я как циник Крат… И Никита уже не советует повесить мне на щеку табличку! И еще зубоскалят: колодки, Сибирь!..»

— Начнем! Ты усвоил одни парады: кварту и квинту, а нужно еще уметь рипост и контррипост…

Алексей встал в позицию и сделал выпад.

— Не так, не так, — тут же закричал Саша. — Нет в тебе настоящей злости. Шпагу держишь ватно! В бою главное крепкая, подвижная кисть. Слушай… Гамбург, а хочешь, Венеция… Ночь… Твой фрегат у причала, и ты пошел в таверну выпить стаканчик рома, а хочешь, пива… Та-ак! Теперь дегаже — выводи мою рапиру из линии прямого удара. Укол! Экий ты неловкий… Смотри на меня! Я не друг твой Александр Белов, я пьяный шкипер у таверны и обижаю даму. Видишь, она плачет? «Ух ты, мерзавец!» — кричишь ты. Дегаже, укол! «Какого такого дьявола, сэр, какого черта, разрази вас гром!» — или как там ругаются пьяные шкипера? Так, хорошо… Умница, тебя главное разозлить!

Потные фехтовальщики повалились на траву. Никита приоткрыл глаз.

— А если так… Ночь, Петербург, фрегат, кабак… И где-то на его задворках пьяный мужик таскает за косу свою дочь. «Вы что это делаете, сэр?» — кричит наш горячий друг и выхватывает шпагу. Мужик повалится в ноги, а потом за это заступничество уж с дочкой посчитается…

— Любишь ты, Никита, Россию ругать, — крикнул Александр и навалился на разморенного приятеля.

Короткая схватка, и вот уже Белов лежит внизу, а Никита, скрутив ему руки, нравоучает:

— Главное, предугадать движение противника. Сила отражается силой — так говорили древние. Дегаже, удар!

— Оленев, Белов, прекратите! Как вы можете? Вот дураки! Никита, оглянись, вон твоя коза пришла. Князь, тебя коза ищет!