Троцкий. Книга 1 - [21]

Даже говоря об ораторском искусстве французов, уничижительно писал: "…иной русский черноземный человек и у Жореса открывает лишь искусную техническую выучку и псевдоклассическую декламацию. Но в этой оценке сказывается только бедность нашей отечественной культуры"[42]. Вполне объяснимое преклонение Троцкого перед западной культурой, цивилизацией, уровнем буржуазной демократии, видимо, позволило ему подойти в свое время к выводу о решающей зависимости окончательной победы социализма в России от силы революционных пожаров на Западе. Троцкий, чья родина была на Востоке, в душе всегда бы "западником". Это выражалось не только в злом высмеивании славянофилов, но и в подчеркивании, что все "величайшие открытия и изобретения родились на Западе". Иногда складывалось впечатление, что Троцкий стыдился того, что родился в России. Правда, он умело маскировал свое "западничество" ссылками на других деятелей русской культуры, восхвалявших достижения европейской цивилизации.

"Восторженное откровение" первой эмиграции связано и с сугубо личными мотивами. Почтовая связь с А.Соколовской, оставшейся в Сибири с двумя детьми, довольно скоро ослабела. Юношеская увлеченность первой женщиной быстро проходила. Он не успел по-настоящему постичь ни радостей, ни мук, ни забот отцовства. Жена и две крохотные дочери отошли, как выразился Троцкий, в "невозвратное".

Когда в 1903 году в Париж к Троцкому приехали его родители, чтобы помириться с сыном, которым в душе гордились, мать сделала попытку напомнить сыну о его долге перед Соколовской и детьми. Троцкий мягко, но однозначно попросил родителей не поднимать больше этот вопрос. Мать замолчала, а старый Бронштейн в душе был рад; он был уверен, что именно эта женщина "сбила с пути их сына". Лейба показывал матери вырезки из газет со своими статьями, афиши, извещающие о "выступлениях Н.Троцкого", рассказывал о широком круге знакомых среди знаменитых людей. Восхищенные глаза матери выдавали ее отношение к сегодняшней жизни сына. Мать вслух читала заголовки статей Лейбы, отец с благоговением слушал. Стареющие Бронштейны наконец поняли, что другой жизни сын теперь не приемлет; кто знает, может быть, он станет великим писателем?

Уезжая из Парижа, колонисты с далекой Херсонщины оставили сыну денег и пообещали помогать двум его дочкам в России. Они не могли допустить, чтобы дети их незаурядного сына, который станет знаменитым (Бронштейны были теперь в этом уверены), бедствовали. Это противоречило бы их иудейской традиции.

К слову коротко замечу о еврейском происхождении и "сионизме" Троцкого. Его враги — от черносотенцев до нынешних антисемитов — всегда старались и стараются подчеркнуть еврейское происхождение Бронштейна. Нередко его деяния прямо связывают с "сионистским заговором", "еврейскими происками", масонством и т. д. Думаю, — нет ничего более далекого от истины, нежели обвинение Троцкого в сионизме. Вождь-еврей… Для многих это выглядело и выглядит подозрительно… У Троцкого были минуты, когда он страдал от своего еврейского происхождения. Он отказался от поста наркома внутренних дел в правительстве Ленина, заявив, что "люди не поймут назначение еврея на эту должность". Он, видимо, имел в виду предрассудки, жившие в общественном сознании, для которого этот пост связан прежде всего с карательными функциями. Генриху Ягоде, кстати, не пришла такая мысль, как, впрочем, и Сталину, утверждавшему его в этой должности. Троцкий никогда не мог забыть, что он еврей, и потому, что враги всегда напоминали ему об этом. Но что бы ни говорили о Троцком, его нельзя упрекнуть ни в национализме, ни в сионизме, ни в расизме. Имеется бесчисленное множество свидетельств, которые подтверждают интернациональный характер его мировоззрения.

В феврале 1932 года он отвечал своему стороннику Клингу:

— Вы спрашиваете, каково мое отношение к еврейскому языку?

Отвечаю:

— Как к всякому другому языку. Если я действительно употребил в своей "Автобиографии" слово "жаргон", то это потому, что в годы моей юности еврейский назывался не "идиш", как теперь, а "жаргон", так выражались сами евреи, по крайней мере в Одессе, и в это слово не вкладывали ничего предосудительного.

— Вы говорите, что "меня называют ассимилятором".

— Решительно не знаю, какой смысл может иметь это слово. Я, разумеется, противник сионизма и других видов самоизоляции еврейских рабочих…[43]

Когда в мае 1932 года еврейские рабочие из Соединенных Штатов сообщили Троцкому на Принкипо о том, что они создали еврейскую газету "Наша борьба", опальный революционер им ответил: "Существование самостоятельного еврейского издания служит не для того, чтобы обособить еврейских рабочих, а, наоборот, чтобы сделать им доступными те идеи, которые связывают всех рабочих в одну революционную семью. Вы, разумеется, решительно и непримиримо отвергаете старый бундовский принцип федерации национальных организаций…"[44] Думаю, эти слова не требуют дополнительных комментариев: они отражают позицию Троцкого, которой он придерживался всю жизнь.

Будучи уже Председателем Реввоенсовета и наркомвоеном, он получил однажды в 1919 году письмо из Мурома Владимирской губернии от коммуниста-корейца Нигая, в котором тот писал, что по России ходят темные слухи: "родину завоевали жидовские комиссары". Все несчастья народ сваливает на евреев. Мол, советская власть держится "на еврейских головах, латышских стрелках и русских дураках". Чтобы спасти страну от гибели и измен, Нигай советовал Троцкому "создать могучую еврейскую армию и вооружить ее с ног до головы… Чем евреи хуже татар, латышей, которые имеют свои полки…"