Триумф Великого Комбинатора, или возвращение Остапа Бендера - [8]

И только Петр Тимофеевич Ключников был далек от всего этого. Петр Тимофеевич не любил собраний, жил припеваючи, хотя точно знал, что суровые времена уже не за горами, и никогда не брал взаймы, так как сам давал. Гражданин Ключников был простым беспартийным советским нэпманом. Он представлял в городе частновладельческий сектор акционерным обществом "Карт-бланш". Обществу принадлежали несколько продовольственных лавок, небольшая кофейня на улице Дворовского и приносивший неплохие барыши шинок "Пиво-водка" на Центральной площади. В свои тридцать семь с хвостиком брюнетистый Петр Тимофеевич выглядел полулысым. На его румяном лице кое-где уже обозначились тонкие линии морщин. Глаза были всегда опрокинуты внутрь, а ямочка на подбородке продолжала привлекать внимание дам.

Рано утром, когда первые петухи еще не успели приступить к исполнению традиционных концертов, шинкарь Ключников страстно умывался, стряхивал воду с рук, отшлифовывал зубы щеткой фабрики "Мосщетсоцзуб", вытирался утиральником, опрокидывал в свой растущий животик кусок холодной курицы или телятины, сдобную булку и чай, потом делал легкие дыхательные упражнения по системе индийских йогов и, как угорелый, мчался в свою контору. В конторе в такую рань он никого не заставал. Брови Петра Тимофеевича хмурились необычайно, но он садился в свое высокое конторское кресло, закатывал рукава ситцевой рубашки, пододвигал к себе счеты с пальмовыми косточками и, пыхтя от удовольствия, принимался за работу. Смысл ее состоял в том, что необходимо было свести вчерашний дебет с сегодняшним, "гипотезным", как он выражался, кредитом. Работал он с огромным терпением и до тех пор, пока "гипотезный" кредит наконец, не появлялся в лице одного из служащих с денежным переводом в трепещущих руках.

В характере Петра Тимофеевича была одна любопытная черта: ему нравилось читать газеты. Ни к каким течениям, направлениям, блокам он, конечно же, себя не причислял, но за колебаниями генеральной линии партии следил зорко, считал себя на незатейливом политическом поприще докой и убедительным прорицателем. В свое время дока действительно вычислил, что как только товарищ Каменев выступит на XIV съезде партии с докладом о насущных проблемах народного хозяйства, ВСНХ введет коммерческий кредит. Как убедительный прорицатель, Ключников был первый в Немешаевске, кто выяснил, что оптимальный вариант первого пятилетнего плана на самом деле был максимальным. Это открытие почему-то вспыхнуло в его мозговых извилинах сразу же после прочтения брошюры московских литгениев Ильинкова и Панферова "Котлован победы". Слезы смеха ползли по лицам коллег товарища Ключникова, когда он с шизофреническим блеском в глазах доказывал им, что 1930 год будет годом мяса и, когда в мае, действительно, началось поголовное истребление коров, быков и тому подобного скота, те же коллеги от досады грызли свои ногти...

Однако в год великого перелома у Петра Тимофеевича политическое прорицательство сменилось обыкновенным человеческим страхом, и поэтому он уже никому ничего не доказывал и не рассказывал. Прочитав в "Немешаевской правде" статью о Магнитке и Кузнецке, он неожиданно для себя понял, что теперь страна будет жаждать не только чугуна и лозунгов сталелитейного типа "Домну – в срок!", но и политических спектаклей с заключительными актами более яркими, чем избавление партии от "уклонов", а народа от инженеров-вредителей – шахтинских и "промпартийных". С января 1931 года беспартийный дока по части политики не стал доверять даже самому себе: "Повяжут, скуют и куда подальше отправят!" горестно шептал он и полагался на здравый ум – если дела не ладились, и на холодный рассудок – если они вовсе не клеились.

Глава 3 ЯБЛОКО РАЗДОРА

В тот самый вторник, когда в Москве товарищ Лиходеев сделал доклад "О борьбе с искривлениями позвоночников при строительстве социализма", когда на остров Соловецкий, воплощая в жизнь лозунг: "Соловки – рабочим и крестьянам!" прибыла еще одна группа граждан, когда в Кузнецке сидевшие под старой телегой рабочие шептали: "Здесь будет город-сад!..", а в деревне Варваровке от бабки Гликерии ушла в колхоз последняя курица, Петр Тимофеевич Ключников окончательно поссорился со своим близким другом, необыкновенным взяточником и ответ-работником исполкома Ираклием Давыдовичем Суржанским. Произошло это так быстро и так нелепо, что Петр Тимофеевич надолго лишился всяческого аппетита, что с ним случалось весьма редко, пожалуй, только по красным дням календаря. Ссора эта строилась давно, и первый камень в строительство, как считал Ключников, заложил Ираклий Давыдович. Противоположного мнения был коммунист с большим стажем товарищ Суржанский.

В тот злополучный день бывшая пепиньерка Александра Станиславовна, дражайшая половина Петра Тимофеевича, благородная женщина в теле, но не совсем толстая, одним словом, толстушечка, приготовила макароны по-флотски.

Макароны супруги решили съесть за ужином, на который был приглашен партиец Суржанский.

Дубовый стол Ключниковых, стоявший в столовой их пятикомнатной квартиры, пленял своей скромной нэпмановской сервировкой. Он был покрыт скатертью из голландского полотна, и, кроме огромной эмалированной кастрюли с макаронами, на нем стояли графин анисовой водки и бутылка шартреза, на изумительных фарфоровых тарелках дымились сочные шницеля, в плоском и длинном блюде из богемского стекла красовалась зажаренная на подсолнечном масле путассу, яшмовая конфетница была заполнена разноцветными монпансье, в розетках светился клубничный джем, а посреди стола минаретом торчала огромная хрустальная ваза с нежными бумажными цветочками.